Йарахонг. Город тысячи храмов

Дверь в этот храм была распахнута настежь. Не зря имя Ангура, кроме вина, означало еще «радушие» и «гостеприимство». Игнасий отвел в сторону тяжелую гроздь, свисавшую на уровне лица, и огляделся. Стены и потолок алтарного зала увивал виноград. Сквозь решетчатый, как в перголах, свод лился рассеянный утренний свет. Искусно выкованные медные плети с блестящими ягодами переплетались с живыми листьями и стеблями. Пахло свежей зеленью и молодым вином. Прямо напротив входа, возле алтаря, мялся тучный жрец в длинной светлой хламиде. Его плечи были опущены, толстые пальцы сплетались и расплетались. Глаза смотрели неуверенно, со страхом.

– Да пребудет твой бог в блеске и славе, – вежливо поздоровался Игнасий.

– Да пребудет, – эхом отозвался жрец.

– Не говорил ли ты сегодня утром со служителем Хрустальной Тимарет?

– Я не виноват в его смерти! Я тут вообще не при чем! Это была случайность! – голос к концу фразы засипел и сорвался в тонкий крик.

Игнасий криво усмехнулся. Случайности в этом городе, полном людей и высших сил, происходили на каждом шагу.

 

* * *

В рабочем кабинете отца Далассина, настоятеля храма Истины, было светло. Лучи солнца проникали меж облаками и раздернутыми шторами и пятнали пол золотистым, чуть‑чуть не дотягиваясь до тяжелого дубового стола и пары кресел. В одном из них, откинувшись на спинку и полуприкрыв глаза, расположился жилистый сухой старик. В кресле напротив сидел Игнасий, невысокий молодой мужчина, с виду около двадцати лет, русоволосый, сероглазый, с мягкими чертами лица. Оба были одеты в традиционное для Истины белое.

– Погибшего звали Аттам, отец. Он был жрецом Пресветлой Тимарет‑хрусталь.

Игнасий помолчал, чуть склонил голову в знак уважения, пока отец‑настоятель не сделал жест продолжать.

– Про Пресветлую Тимарет известно, что она одна из новых богов, явившихся в мир недавно. Служителей у неё немного, и она ревностно относится к каждому из них, если не сказать: ревниво. Когда Аттам впервые прибыл в город с караваном паломников, ему предсказали, что ему суждено повернуть судьбу всего мира. И он возгордился. Пылкий в молитвах и недурный собой, он быстро вознесся от простого послушника до полноправного жреца. Богиня ему благоволила. Аттам расслабился и почувствовал себя на особом положении.

Игнасий сделал паузу, выложил на стол перед собой свечу из красноватого воска и заговорил дальше, ускорив темп.

– Сегодня в половину шестого утра Аттам зашел в храм виноделия, расположенный возле Базарной площади. Он хотел одолжить несколько свечей. Тимарет любит утренние возжигания во славу себя, но Аттам накануне он так увлекся… хм… беседой с жрецом Ангура, что забыл их вовремя купить. В храме ему предложили и свечи, и средство для избавления от головной боли после высокоучëных вечерних бесед. В процессе принятия означенного лекарства Аттам нечаянно пролил жертвенное вино на себя и на алтарь Ангура. Небрежность в свечах Тимарет ещё могла вынести. Но не принесение жертв другому богу. Покинувший чужой храм нечестивец успел пройти всего десяток шагов, как божий гнев настиг его. Священный клинок поразил его в грудь, и площадь, в нарушение всех законов, залила кровь. Но это не самое неприятное, – Игнасий замолчал.

– Говори. – Взгляд светлых выцветших глаз из скучающего стал цепким. Узловатые пальцы стукнули по подлокотнику.

– Я думаю, что жрец Ахиррата‑пророка завладел священным клинком Тимарет. И я боюсь, это не единственный чужой артефакт, которым они обладают.

– Почему ты так решил?

Игнасий на миг прикрыл глаза, восстанавливая в памяти цепочку фактов.

– Пять лет назад на фестивале поворота года была утрачена шкатулка Искр. Богиня Искр Хатт и ее жрецы устраивали традиционный фейерверк. В это время служителя‑пророка накрыло озарение, он начал вещать о благости и прикосновении к свету. На площадку, с которой запускали фейерверк, устремилась толпа паломников. Когда порядок восстановился, жрица Искр, которой доверили реликвию, лежала без чувств, помятая и затоптанная. Шкатулку же не нашли, ни единой щепки. Даже богиня не могла ощутить свою частицу, заключенную в реликвии. Шкатулку посчитали погибшей.

Игнасий перевел дух и подался вперед.

– Вы помните, тогда это сочли нелепой, трагической случайностью. Беспечная жрица, чудовищное совпадение. Реликвии слишком дороги богам, чтобы их было легко сломать или украсть. Но еще через год послушник‑растяпа потерял божественную монету Уны‑удачи. Никто не виноват, галка унесла – они так любят блестящие вещи. Вот только ни птицу, ни монету не обнаружили, как ни искали. Как такое могло случиться? А ведь накануне мальчишку видели беседующим с адептом пророков. Тогда этому факту никто не придал значения: многие спрашивают у них совета, даже жрецы других богов. А затем…

Отец‑настоятель покачал головой.

– Довольно дурацких фантазий. Похищение реликвий невозможно, ты знаешь это не хуже других. Бог чувствует свою святыню так же, как ты – собственные пальцы.

– Но вы видите, отец – я говорю правду.

Выцветшие глаза на миг блеснули серебром.

– Я вижу лишь то, что ты веришь в собственные выдумки. А ты зришь то, в чем себя убедил. Храм Ахиррата силён, у него много последователей. Не удивительно, что они встречаются повсюду. Не ищи заговор там, где его нет.

– Это не просто совпадение, – Игнасий уперся ладонью в стол, – я докажу.

– Хорошо, – кивнул Далассин, – время тебе до заката. Подтверди свою догадку или откажись от нее. Вечером доложишь обо всем.

– Да, отец.

Игнасий коснулся груди ладонью в уважительном жесте и вышел.

 

Яэ‑истина благосклонен к Игнасию, он уже давно не младший, ученики зовут его наставником. Он не раз доказал, что ясно мыслит и умеет делать выводы. Так почему отец до сих пор не воспринимает его всерьез? Или дело в другом? Игнасий оборвал себя на полумысли. Если пророки и правда в замешаны в дурном и даже почти не скрывают этого, значит, время, отведенное на их задумку, истекает.

Игнасий не мог выкинуть из головы потерянные святыни. Шкатулка Искр и монета Удачи болтались в его мозгу, как язычок колокольчика. Звенели, хихикали: «Вот они мы, ненайденные, неопределимые. То ли были, то ли нет. Не достанешь, не найдешь! А найдешь – так пожалеешь». Вроде бы притихли уже, не слышались, не чудились. А вот поди ж ты – воскресли вместе с хрустальным клинком, заставили сомневаться в собственном рассудке. Вынудили вспомнить еще одну похожую историю, сотканную из досадных случайностей.

* * *