Йарахонг. Город тысячи храмов

Линкей не раз упоминал при мальчике, на каком постоялом дворе планирует остановиться, поэтому был уверен, что Юржин вспомнит название. Но время шло, а ребёнок всё не появлялся. Линкей снова сцепил пальцы, усилием воли прекратив стучать. Что ж, воспитательный момент откладывался. Решено.

Линкей встал из‑за стола и хлопнул в ладоши, подзывая спутников.

– Арам, ты пойдёшь со мной, а ты, Герх, останешься здесь, на случай, если мальчик вернется сам.

Молчаливый, великанского роста, Арам, кивнул и пошёл к выходу. Ему пришлось склонить голову снова, проходя через слишком низкий для него дверной проём.

В небе над Благословенным Йарахонгом солнце клонилось к горизонту, окрашивая стены, купола и мостовые в тревожный багряный цвет. Пахло пряностями, спелыми фруктами и жареным мясом. Внезапно налетел ветер, бросив Линкею в лицо горсть пыли и запах далекого дыма.

 

Легенда о суровом кувшине

 

Однажды бог яблок по имени Аннау осерчал на своего служителя и превратил его в глиняный кувшин. День стоял кувшин на полке в храме, два стоял. На третий в него налили превосходный яблочный сидр, заткнули пробкой и отнесли на кухню ближайшего постоялого двора. Что ему болтаться без дела – пусть работает!

Там жреца‑кувшин отправили в погреб к остальным горшкам, бутылкам и бочонкам, а через несколько дней вынесли в обеденный зал. В тот час, как назло, было очень шумно. Двое повздорили из‑за ерунды. Один выплеснул на другого суп. Второй двинул ему по морде. Первый схватил кувшин с сидром и занёс руку, готовый расколотить посудину о башку соперника.

И тут кувшин, который на самом деле был зачарованным жрецом, очнулся и заговорил чрезвычайно суровым голосом:

– Поставь на место! Да‑да, ты. Я тебе говорю. Хочешь драться – дерись. А бить посуду не смей!

– Но… это…

– Поставь, я сказал!

– А‑а‑а! Говорящий кувшин!

 

Тем временем Аннау, бог яблок, наконец‑то вспомнил про своего служителя и решил, что пора бы превратить его обратно. Решено – и сделано! В эту же секунду очертания глиняной посуды подернулись туманом, кувшин резко потяжелел. Драчун выпустил его из рук. Пуф! – и прямо посредине стола возник очень сердитый человек с огромными садовыми ножницами – в момент превращения он подстригал ветки в прихрамовом саду.

Драчун рухнул на колени, опрокинув стул, и поклялся, что никогда – вы слышите? Никогда! – больше не станет нарочно бить посуду. Только, пожалуйста, не надо резать его ножницами на куски. Жрец‑кувшин сменил гнев на милость и, покинув обеденный зал, отправился к себе домой.

А хозяин постоялого двора на следующий же день заказал новую вывеску. На ней красовался крутобокий глиняный кувшин с глазами и гневно сведенными бровями и надпись «Суровый кувшин».

 

 

Глава 4. Ветер и пламя

 

У Утары ярко‑синие глаза и совершенно седая к двадцати шести годам голова. Бог истины, Всебесцветный Яэ, часто метит служителей белым. А вот поверх положенных светлых одежд она любила надевать бурый плащ. Мало что может быть практичней бурого плаща. Сегодня, жарким летним днём, Утара обошлась без него. Но даже в развевающемся белом она сейчас напоминала дикого зверя‑единорога, которые, говорят, водятся в южных степях. Так напористы и решительны были её шаги.

Игнасий с тоской посмотрел в сторону центральной площади. До библиотеки было еще далеко.

– Вот ты где. Ты мне нужен.

Утара редко здоровалась. И еще реже интересовалась чужими планами.

Игнасий слегка поморщился. Ее непрошибаемая уверенность раздражала. Она заметила. Она всегда замечала подобные вещи, хотя и пренебрегала ими.

– Ты занят, да? Слушай, мне ужасно жаль. Тут рядом, по пути расскажу.

Игнасий пожал плечами. Спорить с Утарой бесполезно, это он усвоил с детства. Но, похоже, тут действительно было что‑то срочное.

– Там ужас и натуральный кошмар. Помнишь, весной на шествии сгорела реликвия Ветра? Так вот, похоже, она цела. Кто‑то подкинул ветрам записку, что их висюлька валяется у Огней. Они вспыхнули, примчались вихрем, кулаками машут, а к нам посыльного пригнали. Требуют свидетелей, и непременно двоих.

– Тогда давай быстрее.

Игнасий нахмурился. Дело становилось запутанней. От него всё ощутимее тянуло бедой. События точно были взаимосвязаны, но ему никак не удавалось ухватить кончик этой нити. Может, теперь получится.

Открытая каменная площадка перед храмом Фаршаха, бога огня, была заполнена красным и бело‑голубым. Жрецы пламени сгрудились у кованых узорчатых дверей, служители Инаша‑ветра обступили их с трех сторон. Голоса сливались в единый возмущенный гул. Утара, решительно действуя локтями, стала проталкиваться в середину. Игнасий не отставал.

– А я говорю, это поклёп, – теряя терпение, гудел плечистый бородатый огневик, – если пламя Фаршаха что‑то жжет, то жжет наверняка. Нет его у нас. И не было никогда.

– Так почему не даете войти? – сдерживая гнев, повторил Джассан, ближайший помощник главы Ветра. Его длинные черные волосы с вплетенными перьями развевались облаком вокруг головы.

– Инаш‑ветер – хранитель города. Вы обязаны нас пустить! Или боитесь, увидим что‑то не то?

– Попросил бы с уважением – зашел бы. Больно мне нужна внутри ваша орава.

– Желаешь поссориться с Инашем‑ветром? Пропусти.

Разговор явно шёл по кругу, и каждый виток был сердитее и громче. Воздух потрескивал от напряжения.

– Что они рассчитывают увидеть? – шепнул Игнасий Утаре. – Им все равно никто не даст осмотреть внутренние помещения, пустят только в алтарный зал. Кто станет у алтаря хранить тайное?

– Огневик говорит правду, – громким шепотом подтвердила Утара, – во всяком случае, верит в свои слова.

– Истинники здесь, – кудрявая жрица ветра почтительно коснулась плеча Джассана. Тот обернулся.

– А вы не спешили, – скривился он, – что вам говорит божественный дар?

Игнасий прикрыл глаза и мысленно воззвал к Всебесцветному Яэ. Его разум затопила волна божественной силы и схлынула, оставив за собой стеклянную ясность.

– Слова предводителя Пламени правдивы! – громко и четко произнес Игнасий. – Он не лжет.

Бородач зыркнул в их сторону и расправил плечи. Джассан гневно сощурился, сжав челюсти.