Как я тебя потеряла

В моем голосе слышится отчаяние, когда слова вылетают изо рта, но ни одно из них не отправляет этого незнакомца прочь.

– Простите. Да, мне не следовало к вам так обращаться. – Он краснеет и выглядит взволнованным. Может, это его первый рабочий день, он нервничает, потому что его послали сюда на боевое крещение. Но первый день или не первый, я не собираюсь даже близко подпускать к своему дому ни одного гребаного журналиста. – Я не…

– Я вызову полицию!

– Нет, пожалуйста, не надо! – Мужчина поднимает руки вверх. – Я уеду. Простите. Мне не следовало приезжать.

Он разворачивается и удаляется быстрым шагом, почти бегом по дорожке. И тут я понимаю – если отпущу его, у меня останется больше вопросов, чем ответов. Зачем он сюда приехал? Это он послал фотографию? Чего он хочет?

– Подождите! – кричу, пока он не успел исчезнуть в своей машине. – Ждите там.

Я не позволю ему снова подойти к моему дому, поэтому сама спешу к нему, не думая о том, в каком уязвимом положении оказываюсь, ведь теперь не смогу захлопнуть дверь у него перед носом. Мужчина выглядел таким расстроенным при упоминании полиции, поэтому не думаю, что он набросится на меня на виду у всей улицы.

Он садится в машину, а у меня появляется больше времени, чтобы толком рассмотреть гостя. Теперь, когда цвет его лица вернулся к обычному (красивого загара), а не напоминал красный почтовый ящик, он выглядел весьма симпатичным. У него красивые голубые глаза, и он примерно одного возраста с моим мужем. Бывшим мужем. Я должна прекратить так о нем думать.

До того как мужчина успевает уехать, я стучу в боковое стекло его машины, надеясь, что не выгляжу сумасшедшей, хотя действую так, словно съехала с катушек. Он немного опускает стекло – очевидно, чтобы я не могла на него напасть.

– Зачем вы сюда приехали? Вы оставляли вчера конверт у моей двери?

Он этого не делал: вижу непонимание у него на лице.

– Нет. А почему вы подумали, что это сделал я?

– Потому что вы назвали меня миссис Вебстер. Вы знаете, кто я.

– Кто‑то вам что‑то послал?

Я слишком поздно понимаю, что сообщила журналисту много лишнего. Он не знает – не знал – ничего про фотографию, а теперь учуял хорошую тему.

– Нет. Забудьте об этом, это не ваше дело. Я не заинтересована в интервью. Я видела вас раньше?

– Я присутствовал на… м‑м‑м… судебном процессе над вами.

Значит, он не новичок, он писал обо мне, пока меня судили. Интересно, к какому лагерю он примкнул: мать‑чудовище или бедная несчастная душа?

– В какой газете вы работаете?

Меня это интересует? Я вступила в разговор с этим мужчиной?

– Я просто хотел поговорить с вами. Я знал…

– Как вас зовут?

Он колеблется, и я задумываюсь, не из‑за того ли, что я преступница. Он‑то знает все детали моей жизни, но я не должна выяснить ничего о нем.

– Ник, – в конце концов отвечает мужчина.

Он выглядит вполне безобидным со своими стоящими торчком черными волосами и очень‑очень голубыми глазами. Мне даже приходится напомнить себе, как я ненавижу журналистов. Мне известно, как «Я просто хочу с вами поговорить, только и всего» может на следующее утро превратиться в эксклюзив на первой полосе под заголовком «Я ненавижу всех маленьких детей».

– Простите. Я все равно не заинтересована. Просто оставьте меня в покое, пожалуйста, дайте мне жить спокойно.

Он кивает и на несколько секунд мне кажется, что ему меня жалко. Жалость лучше ненависти, самую малость.

– Если передумаете… – Мужчина достает блокнот и пишет на нем номер. – Вот, возьмите.

– Я не передумаю, – заявляю, но все равно беру листок бумаги.

Когда он поднимает стекло и уезжает, резкий мужской запах все еще долго витает вокруг.

 

Глава 9

 

Когда приезжает Кэсси, я все еще не пришла в себя от встречи с журналистом и воспоминаний о Нетти Викерс. Ключ поворачивается в замке, у меня немного учащается сердцебиение, пока я не слышу ее голос.

– Эй, есть кто‑нибудь дома? – Она проходит на кухню, где я сижу за столом. – С тобой все в порядке? Что случилось? Еще одну фотографию прислали?

– Нет, хуже. Журналист.

Я быстро пересказываю то, что произошло за последние двадцать минут, и чем больше я говорю, тем злее становится ее лицо. Кэсси очень красивая женщина, но если она сильно разозлится, то ведет себя так, что я вспоминаю обо всем, через что она прошла. О шрамах у нее на теле и в душе, о том, какой жесткой и непримиримой она стала после всех испытаний. Мне удалось увидеть ее шрамы всего один раз (она думала, я спала), и в результате я молча плакала, а Кэсси пришла в ярость. Она долгие годы трудилась над тем, чтобы создать образ матерой жестокой убийцы, которую не трогает ничего, какой ее и считали люди. Я почти уверена, что единственный человек, на протяжении долгого времени видевший настоящую Кэсси со всеми ее шрамами, – это я.

– Если он сюда вернется, то получит больше, чем рассчитывал, – предупреждает она. Я улыбаюсь.

– Не думаю, что он вернется. Он очень испугался, когда я пригрозила ему полицией. Как ты думаешь: это совпадение? Вчера письмо, сегодня он?

Кэсси обдумывает мой вопрос, ее ногти, сегодня кораллового цвета, рисуют узоры на столе.

– Да, вероятно. Он выглядел сбитым с толку, когда ты упомянула фотографию. Взгляни правде в глаза: тебе не обеспечили никакую защиту после освобождения, ты сама решила поменять имя и фамилию. Наверное, найти тебя не так сложно, ты не Усама бен Ладен.

– Как здорово. Спасибо.

– Может, заведем сторожевую собаку?

Кэсси хотела, чтобы я завела собаку сразу после освобождения. Никаких забот для нее, а она сможет играть с животным, когда приезжает.

– Это не понравится Джоссу.

Она морщит нос.

– Еще одна отговорка. А это что? – спрашивает Кэсси, когда я бросаю найденные в библиотеке статьи на стол рядом с ней.

– Материалы о докторе Райли и кое‑что о судебном процессе. Надеялась, ты посмотришь на них свежим взглядом. Может, я что‑то пропустила.