Канонарх

Дело у мужиков спорилось, работа кипела. С раннего утра трудились они и старались дотемна успеть закончить кровлю. Грязные, уставшие, но довольные работой сидели отец с сыновьями на скамейке, прислонившись к дому.

 

– Ну вот, слава Богу! Закончили, – вытирая пот со лба, выдохнул Фёдор Романович, – Я там с Палычем договорился, баньку он нам истопил. Попаримся!

Отец обнял руками своих старших сыновей Петра и Павла и радостно засмеялся:

 

– Ха‑ха‑ха, дожил, вон каких орлов вырастил. Ну‑у, готовы под мой веник спины подставить?

 

– О‑ох, хорошее дело, батька, – кричал Пашка.

 

– Посмотрим, кто кого отхлещет, – прикрикивал Пётр.

 

– Принимай работу, мать! А мы к Палычу, – скомандовал Фёдор Романович и войдя в избу начал собираться.

Марья Ильинична, приложив руку ко лбу, оглядывала новую кровлю. Бегали вокруг ребятишки, лаяли от радости собаки, и такая навалилась на Петра тоска от всего этого. Так ему хорошо было. Понимал он, что уходить скоро, а вот оставить их жалко.

 

– Родители стареют, как они без него будут? – думал Пётр. Ну да, Пашка мужик в доме, сам уже отец, помогает. Ох, ну что ж так ломает‑то, Господи?

Пётр перекрестился, глубоко вздохнул и улыбаясь на детвору, кинулся их обнимать, да целовать.

 

– Эх, вы ж мои милые. Ну давай, кто кого? – радуясь кричал старший брат.

Понимал он, что не просто всё. Враг рода человеческого будет стараться сделать ещё невыносимей расставание с семьёй. В глубине сердца Пётр всегда творил молитву, просил Господа, чтобы укрепил его сердце и волю.

Баня у Палыча была довольно большая, втроём они вполне умещались в парной. Отец уложил на лавки сыновей и попеременно двумя вениками хлестал покрасневшие спины.

 

– Уф‑ф, уф‑ф, – дышал Фёдор Романович, ‑А‑а, ага‑а, всю дурь выбью, всю хворь прогоню.

 

– Давааай, батя, даваааай! – кричал Пётр.

 

– Парку то поддай, ещё поддай, – вторил Пашка.

Пётр распаренный выскочил на улицу и плюхнулся в прудик, специально сделанный для этого дела. За ним пулей вылетел и Пашка, ныряя в холодную воду. Разгорячённые тела их остудились в ледяной воде и они, вбежав в предбанник, стали наливать себе чай. Пахло душистой мятой, зверобоем и душицей. Аромат трав разносился по всей бане и дурманил голову. Отец с сыновьями распивали вкусный чай с сухарями, мирно беседую на душевные темы. Пётр рассказывал им о своих путешествия, дивных встречах и замечательных людях, коих он встретил на своём пути. Пашка слушал, открыв рот от удивления, ему и не снились такие чудеса. Всё, рассказанное братом, было словно в сказках, в былинах или в сновидениях. Только от бабушки слышал он о монахах, больших монастырях или же от странников, которые частенько захаживали к ним переночевать. А здесь брат, родной человек, повидавший всё это сам, испытав все тяжести дальнего паломничества, вещает об этих чудесах. С превеликим интересом слушал сына Фёдор Романович, прихлёбывая из блюдца травный чай. Иногда переспрашивая, удивлялся и качая головой причмокивал:

 

– Даааа, чудеса, чуу‑деее‑сааа!

Выпал первый снег. Побелели поля, покрылись леса белой шубой. Птички с красной грудкой стали стайками прилетать к кормушке и озорно клевать зёрнышки. Пётр колол во дворе дрова, а младшие братья подбирали их и носили в дом, складывая у печки. Маманя варила обед, а невестка Марфа нянчилась с маленькими детьми. Изо дня в день продолжалась зима, тянувшаяся долгие месяцы. За время пребывания в родном селе, Пётр стал посещать Богослужения в местной церквушке Покрова Пресвятой Богородицы.

Настоятель отец Пётр с радостью принимал отставного солдата, бывшего в детстве канонархом в этом храме. Подолгу общались они на духовные темы. Рассказывал батюшка будущему монаху священнику о благочестии, о подвигах древних отцов, толковал он ему и Священное Писание. Всё это складывал Пётр в своём сердце, храня заповеди Господни и помня о своём обещании, данном Ему. На службах Пётр пел, читал на клиросе, а иногда и алтарничал. Всё это было ему в радость, в утешение. Чувствовал он себя в храме Божьем, как в родном доме. В свободное от службы время он ходил по дворам, нанимаясь колоть дрова или помогая по хозяйству. За это ему платили крупой, мукой, иными продуктами, порой дровами, а иногда и во славу Божью, то есть, бесплатно. Всё заработанное нёс в дом, чтобы не быть в обузу родителям с кучей детей. Прошли большие Рождественские праздники, Богоявление, Сретение. Начинался Великий пост, и на улице уже пахло весной. Великий пост – это время покаяния, начало новой жизни, время подвигов и слёз о грехах. Пётр решил испытать себя этим постом, приготовить, что называется, генеральную исповедь: вспомнить всё, что было плохого, грешного, пересмотреть всю свою жизнь. Покаяние – это изменение жизни. На исповеди человек открывает грехи и даёт обещание пред Крестом и Евангелием более не делать того, в чём исповедовался. После войны сознание Петра очень изменилось. Он чётко осознавал своё желание переменить жизнь к духовному направлению и посвятить себя Богу. Посещение Киево‑Печерской Лавры и старца Алексия, от которого получил благословение идти на Вышу. После – удивительная встреча с иеромонахом Августином в Троице‑Сергиевой Лавре. Все эти события настолько укрепили Петра в его решении, что никакие обстоятельства не могли уже отвлечь от мысли о монашестве. Однажды, будущий монах открыл древний патерик (поучения святых отцов, жития святых) и прочитал там следующее: «Если бы люди знали, какое это блаженство, – быть монахом и какое блаженство ждет монаха, если он будет достоин Царства Небесного, то все пошли бы в монахи. Но если бы люди знали, какая духовная брань, какие искушения и скорби ждут монаха, – не пошел бы никто…»

Монашество – это счастье, но это и крест. Без терпения скорбей, без ежедневного добровольного мученичества, не будет спасения монаху, не будет и воскресения со Христом. Начались дни Великого поста, и вся Церковь на первой седмице (неделе) была полна прихожанами, особенно вечерами, когда читался Великий покаянный канон преподобного Андрея Критского. В храме гасится свет и лишь свечи в руках молящихся и лампады пред образами горят, стараясь насытить церквушку светом. Священник вышел на середину храма. Запел хор:

– По‑мооош‑ник и по‑кро‑виии‑тель…, – батюшка начал читать канон. Первые покаянные куплеты врезаются в уши, и поневоле начинаешь представлять те страшные картины, которые описывает в своем творении преподобный Андрей, – Где начало нынешних моих рыданий? Приди плоть моя, откройся Создателю, оставь прежнее безумие, и принеси Богу покаяние.