Канонарх

Тихо вёлся разговор сына с матерью. За окном ярко светило ласковое весеннее солнышко, ребятишки играли с котятами во дворе, а те, что постарше, помогали по хозяйству Фёдору Романовичу. Пришло время Петру покинуть отчий дом, исполнить благословение. Вечером за столом собралась вся семья от мала до велика. Помолившись, благословив трапезу, глава семейства первым зачерпнул большой деревянной ложкой из чугунка, отхлебнув немного, дал добро, и все остальные ложками наперебой налетели на вкусно пахнущую еду. Фёдор Романович ласково смотрел на детей, приговаривая:

 

– Ешьте, ешьте, пузыри.

Во время трапезы обычно никто не говорил, соблюдая священную тишину. С этим в семье было строго. Закончив вечерять, отец позвал старшего сына на улицу:

 

– Пойдём‑ка, покурим, посидим.

Выйдя на улицу и вдохнув теплого весеннего воздуха, Фёдор Романыч присел на завалинку и закурив самокрутку, начал разговор:

 

– Значит решил? Завтра уже уходишь?

 

– Да, батя. Пора мне. Тяжело мне с вами расставаться, но надо. Понимаешь ли ты меня? – Пётр повернулся к отцу, ища его одобрительного взгляда.

 

– И понимаю, и нет. Тяжко без тебя будет, но да что тут галдеть. Решил, значит иди до конца.

Сын прислонился, толкая плечом в плечо отца и ободрительно сказал:

 

– Батя, Бог даст, ещё свидимся мы на этом свете. Буду молиться за род наш.

 

– Сынок, вот что скажу тебе. Ты уж коли решил, так до конца иди, слышишь, до конца, чтобы не случилось. Как бы там жизнь не повернулась, а своему убеждению не изменяй. Богу не изменяй, не предавай. Хоть бы и смерть угрожала, ты уж её видел и не раз. Не бойся ничего. Знаю я, что служба Богу самая тяжелая, но и самая любезная для души. Молиться завсегда трудно и многим непосильно. Тебя Господь призвал, вот и будь верен до конца.

Не ожидал старший сын таких слов и наставлений от родного отца. Удивляясь услышанному, обнял он кучерявую, седую голову Фёдора Романовича и прошептал:

 

– Спасибо, отец.

 

– Довезу тебя до Мучкапа, а дальше сам. Лошадь, вон, Палычь одолжил, – пробубнил отец, и они вошли в дом.

Долго ещё они сидели, беседуя обо всём на свете, будто и не было Петра дома все эти дни. Марья Ильинична, скорбно, но в то же время ласково смотрела на первенца своего и вздыхала. Запоминала его глаза, брови, морщинки в уголках глаз, чудно закрученные усы, переходящие на впалых щеках в густую бороду. «А вдруг и не увижу больше никогда, – думала мать, – Вдруг приберёт меня Господь. Ох, да не дай Бог, с Петенькой что случится в дороге! Гоооо‑спо‑ди, спаси и сохрани его!» Она истово крестилась и, не давая сыну повода подумать что‑то дурное, натянуто улыбнулась.

 

– Петенька, ты уж там береги себя в дороге‑то. Как будешь на месте, письмецо отпиши, – заботливо проговорила Марья Ильинична и, встав со стула, стала нервно поправлять воротник его рубахи.

Когда все улеглись, Пётр достал своё Евангелие и начал читать там, где открылось, главу от Марка: «Аще кто хощет по Мне идти, да отвержется себе, и возьмет крест свой и по Мне грядет.» Петра словно окатили холодной водой. Он и раньше читал эти строки, но так как сейчас, на него они не действовали. Он встрепенулся, открыл глаза шире и будто понял что‑то ещё.

 

– Господи, даже сейчас Ты напоминаешь, чтобы я не обернулся вспять. Благодарю Тя, Боже мой! – Пётр закрыл глаза и ещё несколько минут шептал благодарственные глаголы.

Его покинули сомнения в правильности выбора. Во что бы то ни стало, он не отступит от задуманного. Долго ещё горела лампадка перед старыми образами и возносилась молитва будущего монаха. Спал Пётр совсем немного, лишь пару часов, и уже на рассвете начал собираться в дальний путь. Проснулся Фёдор Романович, чтобы, как обещал, сходить за лошадью и подвезти сына до уезда. Собирались молча. В доме повисла грустная тяжесть расставания. Пётр оглядел родные стены, образа, большой стол за которым они часто собирались всей семьёй. Знакомую с детства печку, правда изменившую свой вид за долгие годы. На мгновенье он вспомнил, как ещё подростком помогал отцу перебрать, расширить и поставить новую печь. Мамины чугунки, ухваты, незатейливая посуда. Он перекрестился, перекрестил спящих братьев, сестёр, всех кто был в доме и вышел на улицу. Рассвет радовал душу, яркое солнце вставало и лучи освещали привычный сельский пейзаж. Вот подъехал и отец на телеге, но сзади Петра заскрипела дверь и выбежала Марья Ильинична.

 

 

Конец ознакомительного фрагмента