Канонарх

Пётр улыбнулся, перекрестился и они, подойдя к иконам стали молиться. Молитвослова не было, но Пётр читал то, что знал на память. Канон покаянный, некоторые псалмы такие как пятидесятый и девяностый, Да Воскреснет Бог…, и ещё множество разных молитв. В конце он достал Евангелие и читал несколько глав вслух, пока Настасья не разрешилась от бремени. Раздался детский крик новорождённого, а Пётр и Иван часто крестились, ожидая результата. Вышла Лексевна и, вытирая руки сказала:

 

– Девка у тебя, Иван! Как назовёшь?

Иван изменился в лице и, пятясь, присел на лавку.

 

– Как девка? – удивлённо спросил он, – Ведь мы уже и избу новую поставили, и опять?

 

– Радуйся, что здоровенькая и красивая, вся в мать, – продолжала повитуха, – Нашёл, о чем печалиться.

 

– Так ведь четвёртая! Где же справедливость то? – обиженно ответил Иван.

Пётр, улыбаясь, подошёл к хозяину дома и, положив руку ему на плечо, сказал:

 

– Иван, ну что ты печалишься, дорогой? Какие твои годы, даст тебе Господь и сына. Жинка твоя здоровая, молодая, родит тебе казака. Благодари Бога за то, что есть и радуйся. Ему виднее, что нам потребно, ведь в жизни может произойти всё что угодно, – продолжал утешать Ивана странник.

Иван успокоился. Может со слов Петра, а может действительно предался воле Божьей, но когда Лексевна вынесла ему маленький свёрточек, на лице его промелькнула улыбка, и он нежно взял дочурку на руки.

 

– Да, ты и правда красавица, – воскликнул с восторгом Иван и попросил Петра придумать имя новорождённой.

 

– Божий человек, ты появился в моём доме в день рождения этой малютки, тебе и называть её, – радостно взывал довольный папаша.

Пётр задумчиво нахмурил брови, будто, что‑то вспоминая и с умным видом проговорил:

 

– 9 ноября – память преподобной Матроны Цареградской.

 

– Так тому и быть. Аминь? – обрадовался Иван.

Лексевна забрала малышку и понесла кормить к Настасье, а счастливый супруг, подойдя к занавеске, заглянул внутрь. Роженица лежала и кормила грудью маленькую Матрону. Увидев мужа, она ласково посмотрела на него и, улыбнувшись, дала понять, что ей надо отдохнуть. Довольный папаша подошёл к печке, ласково поправил одеяло спящим на ней старшим дочуркам. Повернувшись к Петру, тихо сказал:

 

– Да, правда, твоя, гость дорогой. Смотрю вот на них и умиляюсь. Помощницы растут. Бог даст и богатыря родит мне Настасья, а если нет, воля Божья. Действительно… Разве можно тут огорчаться, у некоторых вообще нет деток, а уж как они скорбят, да завистливо смотрят.

 

На улице уже светало. Хозяин предложил страннику кипятку с вареньем, а Пётр засобирался в дальний путь. До дома оставалось совсем немного. За день он хотел уже преодолеть это расстояние и ночевать у родителей. Помолившись перед образами, он низко поклонился хозяину дома и стал прощаться:

 

– Благодарю тебя, мил человек за хлеб‑соль, за ночлег! Благословенье и милость Божья пусть всегда пребудут в доме твоём. Дай Бог здоровья роженице и Матронушке. Ну вот, почти кумовья мы теперь. Буду молиться за вас.

 

– Петя, любушка, может, остался бы ещё на денёк? Уж больно уютный ты человек. Вот появился ты и радость в доме явилась, – уговаривал гостя загрустивший Иван.

 

– Пора, пора мне, дорогой! Надо к родителям, а там уже и снова в путь‑дорогу, – ответил странник и, поклонившись, направился к выходу.

Холодный рассвет бодрил странника. Туман белой пеленой окутал деревню и на лужах появился первый ледок. Сверху, сквозь тучи и дымку белого молока, прорывались солнечные лучи, радуя галдящих птиц. Вновь запетляла грязная дорога, то переходя в лесную просеку, то перекатываясь по чёрным полям. Пётр затянул свою привычную молитвенную песню и на сердце от этого сделалось тепло. Радовался он всему, что с ним происходило, снова и снова благодаря Сердцеведца Господа, усматривающего движения его сердца и подавая жизненные примеры. Весь день шёл он по знакомым местам, и уже виднелась вдали родная Покровская церковь.

 

Зимовка

Родные уж и не чаяли увидеть Петра живым, но спустя несколько месяцев он всё же перешагнул порог родительского дома. Всё было по‑прежнему, да только показалось ему, что родители сильно постарели. На слезах мама. Как всегда, молчалив отец, лишь иногда бубня свои причитания. Жалко было покидать сыну престарелых родителей, но надо было исполнить обет и благословение. Решил Пётр перезимовать, а по весне уже идти на Вышу. В один из солнечных дней, которые редко бывают в ноябре, решил Пётр с отцом и братом перекрыть крышу.

 

– Пока сухая погода, надо бы успеть до дождей и морозов, ‑начал говорить Пётр отцу.

 

– Надо бы! Ты скажи, когда покинешь то нас? – искоса смотрел отец на старшего сына и будто ждал подвоха, – А то живём не знаем, какие там мысли у тебя в голове роятся.

 

– Думаю, по весне, а там как Бог даст. Батя, не думай, я в обузу не буду.

 

– Дурья башка. Ды, разве, я об этом думаю? Обуза, – Фёдор Романович сплюнул и начал сыпать курам, – Цыпа‑цыпа‑цыпа.

 

– Прости, бать. Не хотел, обидеть, – разводя руки в стороны, умолял сын отца.

– Ну, ладно. Будя, будя. Давай‑ка за лошадкой сходим. Солому надо привезти от Палыча.