Клятва Гиппо Кратоса

– Я занималась и историей, и фортепиано, и много чем еще.

– Так ты не ходила в школу? – спросил Дункан. Бекка пожала плечами:

– Я официально мертва, Ду‑Ду. По документам меня уже нет целых пять лет.

Куница моргнул. Волчонок усмехнулась.

– Ты ж хотел посмотреть на мою шерсть? Смотри.

Она сняла маску и опустила черный воротничок, и Дункан увидел, что ее мех серебрится, как от луны – хотя ни единого лучика с улицы сюда не проникало.

– Тут почти все такие. Призрачные. Но есть и такие, как ты… Только ты не думай, я не привидение. Мне было семь, когда кое‑кто заставил моего отца убить меня. Он сломал мне челюсть и должен был пристрелить, но не смог и выстрелил в себя самого. Но по официальной версии папа сделал это спьяну. Даже прислуга это подтвердила. Но папа не мог. Он был очень интеллигентный волк, никогда не напивался, никогда никого не бил – ни меня, ни маму, ни прислугу… Никого‑никого, веришь?

– Верю, – поспешно ответил Дункан.

– Мой папа был пианистом. Знаменитым на весь мир виртуозом Лукасом Ноутом. Он и меня учил играть… Но я тогда так не хотела учиться!

– Значит, ты умеешь играть на пианино? – восхитился Дункан.

– На фортепиано вообще‑то, – поправила Бекка. – Кстати, в доме есть одно фортепиано. Старое, но очень красивое. Оно стоит в малой гостиной. Я на нем занимаюсь.

– А сыграешь мне что‑нибудь? – попросил Дункан. Волчонок постучала лапкой по подбородку:

– М‑м, даже не знаю… Я вообще‑то устала, дел по горло… Но, уж если ты очень хочешь…

– Да! Очень хочу!

– Тогда ладно. Только – тс‑с! Не разбуди никого.

– А здесь много народу живет? – шепотом спросил Дункан, когда они с Беккой тихонько выскальзывали из комнаты.

– Много, – коротко ответила та, таща куницу по запутанным коридорам в малую гостиную.

Дверь туда оказалась незаперта, им даже никто по дороге не попался – Бекка ликовала. Она плотнее закрыла дверь и иронично заметила:

– Ты так смотришь, как будто никогда не видел обоев, мебели и паутины!

– Паутину я видел, – обиделся Дункан. – А мебель тут очень уж… Ну, не такая.

Бекка тяжко вздохнула и закатила глаза.

– Это дом восемнадцатого века, Ду‑Ду. Его построили в тридцатые годы.

– Ого, Бекка. Ты такая умная! – покачал головой ошеломленный Дункан и принялся оглядывать гостиную.

В центре довольно большой комнаты (ага, а еще «малая»!), действительно, стояло громадное белое фортепиано. Мебели особой не имелось, только кресла, обитые красным бархатом. Из того же бархата были и плотно задернутые шторы. Кстати, пыльные.

– Дом красивый, но почему тут все так… – Дункан замялся, подбирая слова. Бекка села за фортепиано и наскоро размяла пальцы.

– Как – так? Грязно? Ну, естественно. Паутина и пыль здесь вроде как обжилась. Ее не прогонишь. Это ж дом‑призрак! Так, ладно, хватит болтать. Сядь куда‑нибудь и слушай… – Дункан открыл рот, и Бекка сделала страшные глаза: – Мол‑ча!

Дункан послушно закрыл пасть и устроился в ближайшем кресле. Он хотел уточнить, что за «дом‑призрак», и почему почти все тут «призрачные», но решил приберечь вопросы на потом.

Музыка, выходившая из‑под Беккиных лап, сначала была тихая и протяжная, как скулеж щенка, но постепенно набрала силу и стала воем, а после рыком волчицы. Куница почти видел, как по комнате носится эта волчица – подозрительно похожая на Бекку, только взрослая. С прозрачной… Нет, с призрачной шерсткой, с глазами цвета голубого стекла и жемчужно‑белыми зубами.

Мелодию пронзила какая‑то стрела, прямо резанувшая слух: это на пути волчицы встало другое животное, морды которого воображение Дункана нарисовать было не в силах. Животное было злое.

Дункан вытянул шею: прозрачная (призрачная!) волчица стояла перед фортепиано, оскалившись на противника – тот был меньше нее, но изворотливей. О, нет! Он сейчас бросится на нее с оружием! Но волчица отбросила его, и, уже переступая через поверженного врага, запрокинула голову и пронзительно, громко завыла на повисшую под потолком луну…

Музыка начала стихать.

Луна, волчица, ее соперник – все растаяли в воздухе голубым дымком. С последним аккордом исчез и дымок.

Бекка откинулась на спинку стула, сжимая и разжимая кулачки – по лапкам разливалось приятное зудение.

– Ну, как?

Дункан только выдохнул:

– Невероятно…

Бекка польщенно улыбнулась и склонилась в элегантном поклоне. Дункан разразился аплодисментами. Маленькая волчица поклонилась еще пару раз, скромненько поводя хвостиком.

– Это папина последняя сюита. Я ее очень люблю и знаю наизусть! На самом деле папа обучил меня только самым азам… – как бы между прочим сообщила она. – Я почти всему научилась сама. После его смерти.

– Думаю, он бы тобой гордился, – попробовал утешить ее Дункан. Бекка усмехнулась:

– Знай он, чем промышляет его маленькая принцесса, он бы наверняка от меня отрекся.

– Объясни хоть мне, чем, – нерешительно попросил Дункан. – У меня теперь больше вопросов, чем до этого…

Бекка почесала за ухом (приятно ощутив под лапкой серьгу).

– Ну… Если честно, я никогда не занималась новичками. Ты – мой дебют… Я начала не с того. Вот Рут, например, написал на все случаи жизни одну длинную устрашающую речь, а у меня на это и времени не было…

– Кто такой Рут?

– Крыс, который меня боится! – самодовольно заявила Бекка. – Только меня и Мэри. Он вторым получил почетную серьгу!

– А кто первым?

– Хьюго. Волкодав. Рут уже староват, а Хьюго в полном расцвете сил. Он молодой, сильный, жестокий. А еще такой высо‑о‑окий, как гора. И плечи такие широченные.

– А эта серьга… Что она значит?

– Серьгу Мэри сама вставляет в ухо избранного – их она выбирает из самых решительных и авторитетных, – и он берет себе подопечного или двух. Когда у зверя с серьгой набирается в команде трое или четверо подопечных, он имеет право взять себе какой‑то участок для патрулирования. У Рута это северная часть Механиксвилля. Он недавно заполучил его – когда к ним с крысенком Джо присоединился хорек Ланс, который пытался сжечь дом в отместку одному своему дружку. Формально я тоже числилась в их компании, но на сейчас у меня появился ты!

Дункан поднял лапу.