Когда ты станешь моей. Книга 2

Бабушка ставит на плиту чайник, шебуршит коробкой с тортом и испаряется из кухни.

– Спасибо, щедро с твоей стороны.

– Не начинай, ладно?! Я пойду, позвони завтра, я заеду, чтобы, – короткая пауза, – ты поняла.

Доронин разворачивается ко мне спиной, делая шаг в сторону прихожей.

– Саш, – вдогонку.

Он останавливается, медленно поворачивая голову.

– Я ушла не потому, что разлюбила. Ты же это понимаешь?

Доронин проходится по мне режущим на куски и пугающим до дрожи в коленях взглядом.

– Я просто не могу так жить, так, как это делаешь ты. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я…

Сашка, как по щелчку, пересекает расстояние между нами, зажимая мой рот. Надавливает на губы, а второй рукой огибает талию, крепко упираясь в нее ладонью.

– Ничего не говори, – шепотом, – ни‑че‑го, – опускает руку.

Между нами нет расстояния, и я чувствую тепло его тела, запах туалетной воды застревает в легких, озираюсь по сторонам с желанием отстраниться.

– Прости меня, – все же произношу это вслух.

– Тебе незачем извиняться, не перед таким, как я, – его ладонь исчезает с моей талии, – позвони завтра.

С этими словами он выходит из квартиры, а в кухне тут же появляется бабушка.

– Марин, ты уверена, что поступила правильно? Ты же любишь

его.

– Люблю, но и так жить больше не могу. Я устала бояться. Бояться

и думать, что в любой момент появится тот, кто с легкостью нас пристрелит. Не хочу, – вытираю слезинки, выступившие из глаз, – не смогу. В итоге я просто его возненавижу. И это будет уже навсегда.

– Чай попьем? – бабуля поджимает губы.

– Да, – сажусь на стул и, подковырнув чайной ложечкой кусочек торта, перевожу взгляд на окно.

Утром следующего дня я смотрю на свое отражение в черном платье. Смотрю долго и пристально. Смотрю с пониманием, что в голове нет ни единой мысли, там пустота и отчаяние. Боль вновь окутывает разум, медленно трансформируясь в физическую. Мне сдавливает грудь, и начинает адски болеть голова, зажимаю виски, прикрывая веки. Дверной звонок оповещает о Сашкином приезде. Не хочу впускать его в квартиру. Накидываю плащ и, повесив на плечо сумочку, выхожу на площадку.

– Привет, – облизываю сухие и обветренные губы.

Саша кивает, направляя меня к лестнице, едва касаясь пальцами моего локтя. На улице ветрено и дождливо. Мелкая морось, от которой меня спасает раскрытый над головой зонт. В машине мы продолжаем это неловкое молчание. Каждый думает о своем. Смотрю на проносящиеся за окном пейзажи и покрываюсь ледяным потом перед въездом на кладбище. Мне страшно, так страшно переступить эту черту, кажется, еще немного, и я сорвусь со своего обрыва, где стою лишь на хрупком камне, который вот‑вот раскрошится в пыль.

Доронин сжимает мою ладонь, но я практически сразу вырываю ее резким и неуклюжим движением.

Тропинка кажется узкой, и я шагаю по ней, как по минному полю. Иду, пока перед глазами не появляется огромный мраморный памятник. На нем лишь одна дата и надпись: «Наш ангел». Долго смотрю на буквы, свежепринесенные цветы, игрушки, понимая, что начинаю задыхаться. По‑настоящему, когда не можешь сделать вдох, когда голова кажется свинцовой, а тело тянет к земле. Хочется упасть на колени и рыдать, долго, пока не станет легче хоть на немного. Совсем на каплю. Живот сводит от резких болей, во рту привкус желчи, сглатываю и не вижу уже ничего. Слезы катятся по щекам, застилая обзор. Я плачу, не произнося и звука. Немое рыдание и редкие тяжелые вдохи. Доронин не подходит, стоит где‑то позади, но, когда меня ведет и я начинаю терять равновесие, он молниеносно подхватывает под локти, крепко прижимая спиной к своей груди.

– Пойдем, Марин, – поворачивает лицом, проводя ладонями по волосам, – идем.

Отрицательно качаю головой, вцепляясь в его плечи, начиная завывать. Вот теперь я слышу свой голос, надрывный, сломленный, похожий на карканье ворон. Я захлебываюсь слезами, колени подгибаются, и меня с неимоверной силой тянет вниз.

 

Не знаю, как я оказываюсь в комнате, просто не помню этот момент. По щекам все еще катятся огромные соленые слезы, я облизываю губы и не могу вдохнуть. Мне нечем дышать. Мне так больно.

– Все, все, – стискивает стальными объятиями, – успокойся.

У него грубый, громкий голос. Он раскачивается со мной из стороны в сторону, а после резко замирает, не давая шевельнуться.

– Хватит!

Я вздрагиваю, начиная икать. Поднимаю голову, смотря в его широко распахнутые глаза. Они кажутся темными, словно ненастоящие. Всхлипываю, а он проводит пальцами по моей щеке.

– Улетай в Москву, – губы касаются моего виска, – меняй билеты и улетай завтра.

Отрицательно мотаю головой, растерянно оглядываясь по сторонам.

– Где мы?

– Что? – резко поднимается на ноги.

– Куда ты меня привез?

Смотрю в окно на ровно высаженные ели.

– Я теперь здесь живу.

– Понятно. Красивые елки, – прижимаю колени к груди, упираясь спиной в кожаный диван.

Доронин растирает лицо ладонями, трет голову, растрепав уложенные волосы, и вновь садится рядом.

Смотрю на его спину и неосознанно тянусь к плечу. Касаюсь ладонью, медленно проводя вдоль позвоночника. Сашка напрягается, я вижу, как его руки сжимаются в кулаки, как белеют костяшки. Сглатываю и подаюсь вперед, упираясь коленями в мягкую поверхность. Обвиваю плечи, прижимаясь грудью к его спине. Мне до ужаса хочется его объятий, его силы. Хочется хоть на миг забыть обо всем, что произошло. Хочется этой убивающей все живое близости.

Мне страшно.

Саша оборачивается, ловит мои запястья, разводя руки в стороны, и резко отпускает. Кончики пальцев касаются моей груди, обводят напряженный и уже вздыбленный сосок. Он смотрит мне в глаза, не отводя взгляд. Трогая живот, и медленно перемещая ладонь на бедро, скользит по темному капрону, ныряя под подол платья, и медленно тянется ко мне. Между нами остается пара сантиметров.

– Поцелуй меня, – говорю шепотом, не разрывая визуального контакта.

Доронин едва‑едва улыбается, подтягивая к себе, обхватив затылок ладонью. Я чувствую его мягкие губы, язык, проникающий в рот, он словно слизывает с моих уст горе и боль. Поступательными, медленными движениями. Тело расслабляется, а пальцы лишь крепче впиваются в материал его пиджака. Боль отступает, на какие‑то доли секунд мне кажется, что он действительно ее забирает. Обнимает так крепко, так искренне. По‑настоящему.