Комната N11. Под радугой

Но когда Эльзины трусики упали на стул, я увидел, что в точке схождения ее ног клубятся золотые заросли.

И это решило все: во мне всколыхнулась темная сила, познанная год назад.

Мальчишкой я ездил в сад охотно, поскольку там было все‑таки просторнее, чем дома.

Мой дурак‑отец хватался за все, не умея ничего. Его садовые постройки оказывались непригодны для жизни. В туалет – грязную дощатую будку – было невозможно войти, повернуться и выйти без того, чтобы не разбить голову о притолоку. При любой возможности все мы обходились иными средствами.

Однажды я зашел за смородиновые кусты и наткнулся на писающую сестру.

Я жутко испугался и убежал, но успел увидеть, что между ее загорелых ног, разведенных на тупой угол, растут желтые волосы.

В ту пору меня уже начало томить неясное. Случайный взгляд на сестру поставил все по местам.

Я метнулся в туалет – показавшийся уютным – и наконец совершил то, что составляет главную радость мальчишки, еще не могущего быть мужчиной.

За сестрой я никогда не подглядывал, она не вызывала во мне чувств. С детства мы жили, как кошка с собакой, к моему отрочеству превратились в двух собак, без повода лающих друг на друга.

Интимное место, ударившее по глазам, ничего не изменило в отношениях, никакого вожделения к сестре не возникло.

Но увиденное стало открытием, запомнилось на всю жизнь.

Сейчас то же самое я обнаружил у Эльзы.

Пространство и время искривились еще раз, свет померк, а когда вернулась реальность, я обнаружил себя сидящим на стуле с нею в объятиях и услышал, как на пол что‑то капает.

В отличие от будущего экономиста Веры, будущий педиатр Эльза за микрофлору не опасалась, с нею все произошло натурально.

Потом сознание пропадало толчками еще три раза, уже на моей кровати.

Вероятно, этим бы не ограничилось, но трезвомыслящая гостья хватилась вовремя и успела протереть пол прежде, чем из института вернулась сестра.

Пристойно выпив чаю и взяв эпохальный конспект, Эльза попросила проводить ее до остановки, поскольку опасалась заблудиться в незнакомом районе.

Когда мы удалились от дома, она взглянула снизу вверх и сказала, что ее попутал шайтан и случившееся никогда не повторится.

А во мне было больше страха, чем воспоминаний об удовольствии.

Я искренне полагал, что внезапный эпизод единичен и если что‑то подобное повторится, то нескоро и не с Эльзой.

Но когда автобус отъехал, я смотрел вслед, видел в окне ее светлую головку, представлял ее маленькую упрямую грудь и думал, что…

О чем я думал, вспоминать не стоит: мальчишеские фантазии всегда нескромны, а уж после такого события и вовсе ужасны.

Эльза – сдержанная и скрытная – ничего не рассказала сестре, это я понял по тому, что отношение ко мне не стало хуже.

Но, видимо, изменился я сам. Происшедшее наложило отпечаток, заметный со стороны.

Когда мать решила, что нам больше нельзя спать вместе с сестрой, и я переселился к отцу.

Эпизод с ее подругой, несомненно, был единичным.

Все случилось спонтанно и самопроизвольно.

Эльза не нравилась мне как женщина – не могла нравиться, не обладая телесными достоинствами, обязательными в том возрасте. Просто она оказалась рядом, когда что‑то сдвинулось в небесных сферах – сомкнулось на один момент, чтобы через миг разойтись.

Но через некоторое время сферы сдвинулись еще раз, потом еще и еще.

Как это получалось, я не мог понять, но получалось неизменно. И с какого‑то момента я почувствовал, что Эльза начинает мне нравиться.

Во всяком случае, с нею я ощущал какой‑то странный покой – какого не находил потом ни с кем, включая изощренных девчонок у Андрея.

Набравшись знаний, я стал понимать, что Эльзе со мной тоже хорошо.

Свои эмоции она пыталась скрывать, всегда говорила, что этот раз – последний.

Я не спорил, не возражал, считался с установленными ею правилами игры.

Ведь я был моложе Эльзы, что автоматически поднимало ее на высокий уровень.

Очень быстро я почувствовал, что она относится ко мне слегка по‑матерински.

Но это не мешало ей получать все нужные удовольствия.

Еще через некоторое время я понял, что Эльза страдает от невостребованности.

Женщин в нашем городе – как и во всей России – имелось в избытке, мужчинам требовались обильная грудь и длинные ноги. У моей первой женщины ничего этого не имелось, ее легкая фигурка привлекала лишь тонких ценителей, а таковых было мало.

Я в буквальном смысле слова носил Эльзу на руках и получал от того нешуточное удовольствие. Пожалуй, даже большее, чем соединение в постели.

Должно быть, она бы стала моей «постоянной девушкой» со всеми вытекающими обстоятельствами, не мешай жизненные условия.

Эльза тоже обитала в двухкомнатной квартире – с родителями и младшим братом.

Более того, имелась младшая сестра, но та была решительной и по достижении совершеннолетия стала жить то с одним, то с другим мужчиной, умея находить обеспеченных площадью.

Впрочем, природа отдохнула на старшей сестре – младшая была красавицей со всеми необходимыми формами.

Какими ухищрениями: от выкраивания дневного времени, когда мы были уже свободны, а родители еще не пришли, до лифтовых площадок и засиженных наркоманами чердаков – приходилось пользоваться нам с Эльзой, не хотелось вспоминать.

Корень проблемы заключался в общей непригодности этой страны для жизни нормальных людей.

Ни один американец, снимающий мотель на час, не поверил бы, что так можно существовать.

Лучшими были позднейшие эпизоды, когда Эльза уже работала в городской детской больнице. При отделении существовала кафедра педиатрии и моей избраннице удавалось раздобыть ключ.

Там имелся хороший диван и нам удавалось расслабиться, не слушать разговоров в коридоре.

Поступив в университет и познакомившись с Андреем, я пытался взять Эльзу на вечеринки. Но она отказывалась – говорила, что старше всех и над ней начнут смеяться.

Впрочем, ее жизнь была сложной.

Встречаясь со мной для потребностей тела, моя первая женщина имела платонический роман с преподавателем – женатым хлюстом, который не делал шага ни навстречу ни назад, а держал ее во взвешенном состоянии.