Куколка. Ничего и не было

Он поднял глаза с плиточки, площадью в один квадратный сантиметр, от которой только отколол острый угол, и посмотрел Татьяне в лицо. Она вздохнула. Теперь и сама не могла ответить на этот вопрос.

– Наверное… из‑за мамы…

Парень подарил ей понимающий взгляд и снова переключился на плитку. Татьяна смотрела в ящик со стеклышками голубого цвета, которые должны были превратиться в небеса на картине. Вспомнила о маме и снова опечалилась. Но процесс укладывания мозаики завлекал и не давал мрачным мыслям застаиваться.

Сейчас ей было комфортно, уютно и даже интересно, несмотря на монотонность работы. В рутине кроилось успокоение. Хотя Татьяна знала, что мама обиделась и ругала ее всеми возможными матами, которые есть в русском, английском и французском языках, потому что хорошо говорила на всех трех.

– Можно сказать, я тоже начал этим заниматься из‑за родителей, – прервал молчание парень и привлек рассеянное внимание Татьяны. – Они часто ссорились, пока еще жили вместе.

Она прислушалась. Оба замерли. Парень думал, а Татьяна ждала дальнейших откровений.

– Мать в истерике била посуду. И не только, – на его лице проступила печальная усмешка. – Помнишь блюдо на кухне?

Она кивнула.

– Мать однажды и его разбила. Сервиз с этим блюдом им подарили на свадьбу. Дело уже шло к разводу, – парень вздохнул, будто переводил дух. – Мать тогда объяснила мне, что их брак разбился и что его уже не собрать, как и это блюдо, якобы поэтому они должны разойтись. Я, мелкий дурак, – он хмыкнул, пространно глядя в стену, – подумал, что если склею блюдо, то они останутся вместе.

Татьяна слушала, внимательно следя за выражением его лица, будто боялась пропустить важные эмоции. Парень почти никак не выдавал себя, только делал внезапные короткие паузы, хмурил брови, вздыхал, а потом продолжал спокойным тоном.

– Я собрал все‑все осколки до единого и аккуратно их склеил обратно. Это стоило мне много крови, труда и времени, но я очень не хотел, чтобы они разводились. Ну вот, склеил и принес им это блюдо, довольный собой, думал, спас семью, – он снова усмехнулся. – Они рассмеялись оба. И действительно, на какое‑то время это помогло. Но ненадолго.

Наступила короткая пауза. Татьяна поджала губы, не зная, нужно ли ей что‑то отвечать, задавать вопросы или высказать как‑то иначе свою поддержку, поэтому она молчала в растерянности. А парень снова заговорил.

– Через год они развелись. А в течение всего года ругались и били посуду. Я собирал все осколки и просто, чтобы отвлечься, склеивал их обратно в предметы. Сначала старался вернуть форму, но это редко когда удавалось сделать полностью, какие‑то осколки пропадали, какие‑то были слишком мелкими. И я начал собирать из них другое. Родители разъехались, а хобби осталось. Хоть что‑то хорошее от них осталось помимо квартиры.

Он снова выдавил мелкий смешок, выбирая из ящика подходящие белые стеклышки для световых лучей.

– Они… умерли? – с осторожностью спросила Татьяна, не зная, как лучше сформулировать такой вопрос.

– Нет. Батя живет в другой стране, мать – в другом городе. У каждого своя жизнь.

– Бросили тебя?

Она вылупила встревоженные глаза. Ей казалось такое диким и невозможным.

– Нет, конечно, – парень улыбнулся. – Они постоянно меня делили, ругаясь. Я жил то тут, то там, пока не надоело. Мы когда‑то все вместе жили здесь. После развода батя уехал сначала в Москву, потом в Финляндию. Мать повторно вышла замуж, снова развелась и в итоге тоже уехала в Москву. А я остался здесь. Учиться.

Татьяна промычала, кивая, поскольку не знала, что еще тут можно добавить.

– Предваряя твои расспросы, сразу скажу, что мы общаемся. Но сейчас я живу полностью самостоятельно.

Он снова склонил голову и наклеил выбранные стеклышки. Татьяна поняла, что продолжать тему бессмысленно, но и начинать новую не умела. Ей никогда не удавалось легко перескакивать в разговоре с одного на другое, поэтому она молча повторяла за ним. Через какое‑то время парень сам заговорил о мозаике. Рассказывал, какие бывают техники, какие мастера ему нравятся, критиковал мозаику на вновь построенной станции метрополитена, а старую, еще советскую, наоборот, расхваливал. Татьяна его внимательно слушала, хотя история русской школы мозаики ее мало интересовала и вряд ли когда‑либо могла пригодиться.

– А что мы сейчас делаем? – спросила она. – Что там будет изображено?

– Нуу, – парень надул щеки, не поднимая головы, – думаю, должна получиться планета, поделенная на участки, как бы сектора, которые страдают от всякого, типа катаклизмов. А один сектор будет нормальный, где все хорошо. Его мы как раз клеим.

Он указал на три верхние линии голубого цвета, к которым Татьяна только что присовокупила еще один осколок.

– И что это значит?

– Не знаю, – вздохнул парень. – Меня на это вдохновила одна статья по экологии. Суть в том, что планета все равно круглая и не получится на ней сделать в одном государстве эко‑рай, а в другом эко‑ад. Все взаимосвязано. И только всеобщая солидарность может спасти планету. Пока пытаются лишь немногие. Все остальные живут так, будто уверены, что их это не коснется. Я не знаю, отчего, может, кругозор ограничен, или просто пофиг.

Он слегка поморщился на последней фразе.

– Я хотел изобразить этот ограниченный кругозор и нездоровый пофигизм. Типа в этом секторе полная безмятежность, а во всех остальных – тотальная разруха. Но все равно разруха и сюда доберется, потому что планета круглая. И мнимая безмятежность обернется кошмаром.

Татьяна посмотрела на него с интересом, приложив указательный палец к губам, и закивала. Она не разбиралась в проблемах экологии, но объяснял он доступно. С этой идеей трудно было спорить, да и не хотелось. Ей показалось удивительным, что обычного бармена терзают такие вопросы.

Она взяла следующий осколок из ящика и спросила:

– А как назовешь?

Парень пожал плечами. Ей в голову пришла гениальная идея, которую она не преминула озвучить.

– Сектор Б – безмятежность.

Он взглянул в ее одухотворенное лицо и заулыбался. Татьяна посмотрела в ответ, нахмурившись, вопрошая без слов: «Ты сомневаешься?», а затем покачала головой, совсем как индийцы, показывая, что лучшего названия ему не придумать. Парень откинулся назад, сложив руки на коленях треугольником, и посмеялся, мотая головой.

Они провели так несколько часов. За это время успели съесть по пачке картофельных чипсов, выпить целую упаковку апельсинового сока, посмеяться, поругаться и снова посмеяться. Татьяне давно не было так уютно. Особенно последний год. Она каждую минуту ощущала многотонную ответственность, что возложили на нее мама и академия. А теперь полностью расслабилась.

Когда Татьяна после очередного промаха, наконец, удачно положила стеклышко в нужное место, парень улыбнулся горделиво и снисходительно одновременно, как улыбается учитель, чей ученик достиг должного уровня мастерства, и протянул ей большую ладонь.

– Молодец. Растешь на глазах.