Куколка. Ничего и не было

Мама стиснула Татьяне плечи и стала покачиваться на диванчике, на котором они сидели. Татьяна любила обниматься, потому что чувствовала себя так в полной безопасности, как в скорлупе, и расслабленно положила голову на мамино плечо.

– Я только с тобой поняла, в чем смысл моей жизни, – мама всхлипнула. Влажные губы чмокнули Татьяну в лоб со звуком, а рука растрепала волосы. Только винное дыхание портило момент.

– Куколка моя, – с нежностью протянула мама, – ты у меня самая талантливая. А эти… маразматики старые уже и не видят ничего толком, – в голосе стала скапливаться злость. – Чуть не загубили твое будущее, мерзавцы! Это наверняка Сурканова, подлюка эдакая, давно меня невзлюбила! И Прохоров тоже хорош!

Мама всегда говорила очень выразительно, с большим чувством, чем испытывала на самом деле, любила подчеркивать эмоции анахронизмами или пафосными фразами. Театральность проявлялась в каждом резком жесте или мимике. Это настолько вжилось в ее характер, что перестало быть сценичностью и стало повседневным поведением. Сейчас она тоже говорила громко, четко расставляя ударения и выдерживая паузы, на оскорблениях повышала до тонкого голос, чрезмерно закатывала глаза и стискивала зубы.

Татьяна молчала с повинной, не поднимая глаз. Мама все равно ее оправдывала, хотя она была этого недостойна, а члены комиссии не заслужили таких оскорблений. Она знала, что рано или поздно эти оправдания превратятся в разочарования. От боли на глаза навернулись слезы, но Татьяна до бледноты сжала губы, чтобы ни одна слезинка не вытекла.

– Ничего, Куколка, мы со всем справимся. Мама тебя в обиду не даст. Ты только слушайся. И не ври больше. Тогда все будет хорошо.

Татьяна кивнула несколько раз, ничего не отвечая. Мама вскоре затихла и закрыла глаза. Они сидели в обнимку, почти не двигаясь. Татьяне гораздо полегчало. Это означало, что мама ее простила. Она гордилась тем, как выкрутилась из ситуации. Но кое‑что ее все равно волновало. Тот парень из бара для мамы тогда кто, если даже брат Муравьевой – шелупонь.

Перед сном Татьяна написала однокурснице сообщение с благодарностью: «Лена, спасибо, что выручила. И извини, что поставила тебя в такую ситуацию». Она не придумала, как написать лучше, ведь совсем ничего о Муравьевой не знала, как и та ничего не знала о ней и ее матери. Хотя Даша наверняка обсуждала с другими то, на что Татьяна ей жаловалась. Может, до Муравьевой что‑то из этого и долетело.

Через несколько минут пришел ответ: «Это было странно, но я наслышана о твоей маме. Надеюсь, помогла».

«Да! Очень», – Татьяна на эмоциях даже прильнула к телефону.

Муравьева выслала в ответ только несколько скобочек вместо смайликов. Татьяна долго в них вглядывалась, пытаясь уложить в сознании новую реальность, в которой совершенно чужие люди ни с того ни с сего ей сильно помогли. И бескорыстно. Что бармен, что Муравьева. Их поступки заставили Татьяну сомневаться, а в чем, она понять до конца не смогла.

Татьяна прокручивала в голове, как тренировалась перед экзаменом Муравьева, которой прочили великое будущее в балете. О ней ходило множество слухов и, казалось, все ложные, но одно про Муравьеву было ясно: она талантлива и обожает балет. В каждом ее движении сквозила радость и легкость. Татьяна всегда восхищалась ее изящностью, прыткостью и гибкостью, всегда с восторгом смотрела, как она танцует. Хотя знала, что даже Муравьевой балет дается нелегко.

От природы Лена имела среднюю комплекцию и высокий рост, но морила себя диетами и тренировками, а к выпуску стала изящнее и утонченнее всех остальных. Она пропадала в зале и действительно наслаждалась, когда делала очередное фуэте. И будто не нуждалась ни в какой поддержке. Все считали ее высокомерной, и высокомерие порой проявлялось в холодных фразах или замечаниях другим. Но Татьяна думала, что Муравьева стала такой от усталости и одиночества. Друзей у нее не было. Все ей завидовали и недолюбливали, считали, что она смотрит на них свысока. Вела она себя отстраненно, все свободное время тренировалась, вечеринки пропускала, разговаривала неохотно. Впрочем, одного ее таланта было достаточно, чтобы нажить немало врагов. Многие ведь могли ненавидеть просто так, как Даша, например.

 

Конец ознакомительного фрагмента