Куколка. Ничего и не было
Парень отпрянул и закачал головой. Большие карие глаза извинялись. Она в них вглядывалась, постепенно заливаясь краской стыда. Вспомнила, как непривлекательно выглядит сейчас. Срочно требовалось привести себя в порядок. Татьяна только смогла причесать неаккуратную прядь на плече. Словно прочитав ее мысли, он показал, где ванная, и оставил ее там на добрых полчаса.
Холодная вода благоприятно сказалась на лице и самочувствии в целом. Пухлость спала, с ней и краснота. Сняв испорченный макияж, Татьяна ощутила, как задышала кожа. После горячего душа все ее тело расслабилось, ломота пропала, голова стала соображать быстрее.
Парень гостеприимно предложил надеть его футболку и шорты, которые были настолько широки, что просто спадали с ее худенькой талии. Зато футболка по длине сошла за платье, и Татьяна решила обойтись только ей. В объятиях просторного хлопка она почувствовала себя гораздо комфортнее, чем в облегающем ситце и синтетических колготках.
После всех этих, казалось бы, стандартных процедур ее самочувствие и вместе с ним настроение улучшилось. Из ванной Татьяна вышла снова изящной и спокойной.
Парень хозяйничал на кухне. Пахло молочной кашей и кофе. Когда Татьяна показалась в проеме двери, он снимал с плиты маленькую кастрюльку. Там еще бурлила густая рисовая масса. Он бросил туда кусочек сливочного масла, а затем порезанное кубиками яблоко, и перемешал. Татьянин желудок заурчал во весь голос. Парень обернулся.
– Уже готово, – сказал улыбчиво и поставил на стол две тарелки, наполненные кашей. – Кофе пьешь?
Татьяна кивнула, усаживаясь за стол перед одной из тарелок. Она, как голодный хищник, облизнула губы, предвкушая интересную трапезу, ведь не знала, какой должна оказаться рисовая каша на вкус. На протяжении всей жизни мама кормила ее на завтрак геркулесом. Татьяна обожала овсянку и не представляла свое утро иначе. А здесь было что‑то другое, неизведанное, но пахло вкусно.
Она с любопытством набрала ложкой небольшую горку. Вкус поразил ее. Татьяна и раньше ела отдельно рис, отдельно яблоки и отдельно пробовала молоко, но никогда вместе. Каша оказалась сладкой и нежной с легкой фруктовой кислинкой. Это было непривычно. Первые две ложки Татьяна посмаковала, как гурман.
Вскоре перед ней возникла и чашка с черным кофе.
– А что сливок нет? – с претензией спросила она. Мама всегда готовила для нее молочный кофе.
Парень хмыкнул и достал из холодильника бутылку молока.
– А подогреть? – Татьяна пила кофе только горячим. Остывший он терял в насыщенности.
Поджав губы, парень исполнил ее просьбу.
– Спасибо, – довольно сказала Татьяна.
Парень усмехнулся и сел напротив. Сперва глотнул кофе, только потом приступил к каше.
– Приятного аппетита, – весело пожелала она и отправила очередную ложку в рот.
– Хм, давно мне никто не желал приятного аппетита за завтраком. Спасибо. Тебе тоже.
Татьянин взгляд тут же уловил «холостяцкость» его квартиры. Когда‑то ремонт здесь делался с любовью и вниманием, на которое способна только женщина, желающая обуютить домашний очаг, но давно. Все потускнело. Здесь царил относительный порядок. Вещи лежали на своих местах, покрытые пылью. Татьяна сделала вывод, что парень пользовался кухней мало.
На столешнице гарнитура в ряд стояли бутылки с различными этикетками и наименованиями алкогольных напитков, что сразу выдавало его род деятельности. На холодильнике висела всего пара магнитиков и то рекламных, а не тех, которые привозят из отпусков. Не было никаких семейных фотографий, что Татьяну удивило, ведь мама любила вывешивать их совместные снимки и специально для памятных событий купила пробковую доску на кухню. Эта же квартира копила в себе только пыль и никаких следов семейной жизни.
Из декора на стене осталось плоское блюдо для главного яства праздничного стола, запеченной утки или пышного торта. Блюдо было стандартным, белым, с цветочным рисунком в центре и тонкими узорами на ободке. Интересным его делали уродливые линии, пронизавшие всю плоскость целиком, как шрамы, которые остаются на вечную память. Его явно собрали из осколков, идеально ровно.
Татьяне стало любопытно, почему парню давно никто не желал приятного аппетита и где его родители.
– Давно ты один живешь? – как можно деликатнее спросила она.
– Почти год. Как девушка меня бросила.
Он не поднимал глаз, фокусируясь на каше. Татьяна решила не продолжать тему. Она рассчитывала побольше узнать о его семье, а не о девушке, но сделала вывод, что родители не живут здесь еще дольше.
– Что будешь делать? – спросил он после минутной паузы.
– Не знаю, – вздохнув, Татьяна уставилась в магнит на холодильнике, рекламирующий доставку пиццы. – Надо что‑то придумать в свое оправдание и снова позвонить маме.
– Почему просто не сказать правду?
– Ты что?! Мама никогда мне такое не простит. Она меня и так не простит. А так вообще убьет.
– Она… деспот?
– Нет, конечно, – с чувством ответила Татьяна. – Просто она меня очень любит. И переживает. И она в меня очень верила, все для меня делала, а я…
– Да, ты рассказывала вчера, – кивнул парень.
Она вытаращила миндалевидные глаза, отчего они стали круглыми.
– Не помнишь? – он усмехнулся. – Ты напилась и разрыдалась. И рассказала все про экзамен, про мать, преподавателя и Муравьеву. Про то, какая ты неудачница, и что у тебя, считай, не было жизни…
– Не продолжай, – перебила Татьяна, покраснев, и от волнения начала поглощать кашу с еще большим аппетитом и еще большими порциями, будто хотела заесть стыд. Но это не помогло.
Доев кашу, она взялась за кофе. Напиток оказался на вкус горьковато‑пряным, разбавленным корицей и кардамоном. Он был ровно такой крепости, которая требовалась, чтобы взбодриться от похмелья. Татьяна впервые задумалась о времени и посмотрела на круглые часы над дверью. Они показывали половину первого.
– Я просто хотел сказать, что, возможно, какие‑то вещи ты принимаешь серьезнее, чем нужно, – парень вгляделся в Татьянино лицо. – Твоя мать не истина в последней инстанции, как и преподаватель или Муравьева. Даже если она так в тебя верила, ты ей ничего не должна. Она сам вкладывала в тебя свою веру, без гарантий и процентов. Может, балет, действительно, не твое. И еще не поздно над этим задуматься.
Татьяна молча пила кофе, хмуря тонкие брови. Он посмотрел со вниманием, ожидая реакции, но за утешающей речью ничего не последовало.
– Пока не решишь, что делать, можешь оставаться здесь. У меня сегодня как раз выходной.
– Спасибо, – она улыбнулась.
Глава 2. Секс, кино и мозаика (2)
