Любовь далекая и близкая

…Как ни пытался Александр мысленно оторваться от только что закончившегося с Олей разговора, у него ничего не получалось. Память вновь возвращала его к тем, казалось, беззаботным дням, когда, уволившись с Калининского завода, он впервые вошел в здание института буровой техники и увидел там красавицу Олю, высокую, с прекрасной фигурой и темными глазами. Вначале они осторожно наблюдали друг за другом, но вскоре стали здороваться, испытывая взаимные симпатии. Александр сгорал от желания познакомиться с ней ближе, но сдерживал себя: мешали слухи, ходившие по институту. Будто Оля – любовница начальника отдела растворов пожилого еврея Семена Мариампольского, принявшего ее, техника‑химика, в свой отдел на инженерную должность. Но однажды, оказавшись по дороге домой в одном трамвае, они разговорились. Да так, что, когда Оля стала выходить на своей остановке, он, не раздумывая, вышел вместе с ней. И потом долго стояли возле ее дома, не в силах расстаться. В этот вечер он узнал, что ее отец, когда она еще ходила в детский сад, ушел к другой женщине. Мать, медсестра, чтобы как‑то выжить, подрабатывала, где только могла. И Оля, которая училась в химико‑технологическом техникуме, прочитав рекламное объявление в газете, решила принять участие в конкурсе красоты «Мисс Пермь», надеясь что‑то получить от этой затеи. И неожиданно стала «Вице‑мисс Пермь». Победы, то есть первого места, ее лишил председатель жюри конкурса, старый ловелас, бывший солист балета, не дававший ей прохода со своими приставаниями, но в конце концов получивший от девушки полновесный резкий отлуп. Месть этого подонка была жестокой: он снял с Оли, претендовавшей на первое место, все баллы. Но красота совсем неизвестной девушки взяла свое. Ее второе место, по единодушному мнению остальных членов жюри, было намного ценнее первого. О ней писали газеты, ее узнавали на улице. Правда, с тех пор, рассказала Оля, она органически не переваривает эти так называемые «конкурсы красоты», где даже не пахнет никакими конкурсами, а все куплено, заранее распределено и где много моральной и физической грязи. С грустью рассказав о своих соревновательных похождениях, Оля уже стала прощаться, но вдруг спросила:

– Вы, конечно, знаете, что мне приписывают особые отношения с Мариампольским? Так вот, очень вас прошу: не верьте этим слухам. Мариампольский – очень чистый и порядочный человек. Правда, невезучий и несчастливый. И беззащитный к тому же. Вы молчите, Александр, а я хочу знать: как вы относитесь к этим разговорам?

– Я им не верю, и это честный ответ, – сказал он и добавил с грустью: – Какой удивительный сегодня вечер, да, Оля?

– Я тоже об этом подумала, – улыбнулась девушка. – До завтра!

Какая‑то непреодолимая сила влечения проснулась в них после этого вечернего откровения. Едва заканчивался рабочий день, они встречались и уходили в Черняевский лес, где бродили допоздна, или шли в кино, где, плотно прижавшись друг к другу, о чем‑нибудь шептались, совсем почти не глядя на экран. А как‑то, купив в «Художку» билеты на последний ряд, где их никто не видел, прижались лицами и стали целоваться. Вначале осторожно, едва касаясь губами, но, распаляясь, вскоре целовались уже неистово, будто хотели поглотить хоть частичку дорогого лица.

Утром, даже не поднявшись на свой четвертый этаж, Александр зашел в лабораторию, где работала Оля. Нестерпимое желание увидеть ее, подстегиваемое памятью о вчерашних неистовых поцелуях, туманило мозг. Но лаборантки, ее подруги, пожав плечами, сказали, что Оля еще не пришла. Не появилась она и позже. В институте она оказалась лишь спустя два дня. И сразу подала заявление на увольнение. Кто‑то из конструкторов сообщил Александру, что пришла красавица не одна, а с молодым человеком, который ждет ее в фойе института. Александр спустился вниз и действительно увидел сидящего на диване невысокого прыщавого парня с короткой стрижкой. С трудом подавив желание выставить прыщавого из института, он поднялся в отдел, пытаясь взять себя в руки и решить, как быть в создавшейся довольно пикантной ситуации. Но ответить на этот вопрос ему не удалось, так как неожиданно появилась Оля. Она несмело присела на стул, стоявший возле его рабочего стола, и предложила:

– Может быть, поговорим? Я хочу вам все объяснить…

– А это надо объяснять? И зачем? Все ясно и так. Мне осталось только пожелать тебе, как сейчас принято в таких случаях говорить, здоровья и большого личного счастья. А теперь уходи. Мне надо работать. Ну что ты сидишь? Иди к своему прыщавому, с тоски, наверно, сохнет твой любимый!

– Не уйду, пока вы меня не выслушаете! Я вижу, как я вам ненавистна и что вы с трудом сдерживаетесь, чтобы не ударить меня. Так ударьте – будет легче и вам, и мне. Ну? Что же вы сидите? Влепите мне пощечину, я унесу ее вместе с вашими поцелуями. Не можете? Жаль меня? Эх вы… – Оля поднялась со стула, как‑то презрительно и в то же время с жалостью посмотрела на Александра и вышла.

Вечером, когда институт опустел, к Александру зашел Мариампольский. Он рассказал, что Оля дружила с ожидавшим ее парнем еще до его призыва в армию, а когда он уехал служить, обещала ждать, чтобы потом выйти за него замуж. Но подружившись с Александром, хотела сообщить своему служивому, что передумала и выходить за него замуж не хочет. Но не успела написать об этом. Парня по какой‑то желудочной болезни очень быстро комиссовали, и он прямо с поезда заявился к Оле домой. И вот тогда, то ли пожалев его, а может быть, уступив его приставаниям, Оля позволила ему все… Как будущему мужу. После чего решила вместе с ним уехать из Перми.

– Нам всем нравилось, как вы дружите с Олей, – помолчав, снова заговорил Мариампольский. – Надеялись погулять на вашей свадьбе. Но не получилось. Вот и пойми этих женщин – когда верить им, а когда нет? Я свою Софочку не простил за то, что она полюбила другого. И до сих пор, вот уже двадцать лет прошло, спрашиваю себя: правильно ли я поступил? Может, стоило ее простить?

Потрясенный всем произошедшим за день, едва переступив порог, Александр потребовал у матери водки. Оценив его состояние и его потерянный вид, она не стала отказывать. Выпив целый стакан, он, подобрев, рассказал матери все о романе с Ольгой.

– Я видела, что с тобой творится что‑то неладное. Но не спрашивала, ждала, когда ты сам все расскажешь. – Нина Михайловна погладила сына по голове. – Пожалеть тебя? А что это изменит? Но что Оля о себе еще напомнит – это точно. Сглупила она, теперь всю жизнь себя будет корить за эту глупость. А тебе, сынок, тоже урок. Доживаешь уже третий десяток, а с нашим братом – женщинами – ведешь себя как безусый мальчишка.

Нина Михайловна оказалась права: Оля позвонила через три месяца, сообщив, что развелась со своим бывшим «служивым». И что очень просит Александра простить ее за то, что она тогда натворила. Александр ответил, что давно уже ее простил и в знак примирения разрешает ей обращаться к нему на «ты»…

…И вот спустя почти три года новый звонок, заставивший вспомнить все, что было связано с юной красавицей, разволновавший его. «Ох, Оля, Оля! Неугомонная и беспокойная, – подумал Александр. – Действительно, пацан я необъезженный тогда был. Всего‑то надо было сделать – сесть после „Художки“ и этих страстных поцелуев в трамвай и привезти тебя к нам домой. А дальше… Дальше ни при чем бы оказался твой прыщеватый солдатик. Как говорится, третий лишний».

Поскольку мать с его слов знала, чем закончился скоротечный роман с Олей, Александр, появившись дома, рассказал ей о звонке красавицы, признавшись, что совершил тогда непростительную ошибку, отпустив девушку после любвеобильного сеанса домой.

– Да, ты прав, – Нина Михайловна неожиданно заинтересованно отнеслась к разговору. – Появись она у нас в тот вечер, все могло сложиться по‑другому. Не исключено, что она могла мне понравиться, а я – ей, и, может, нянчила бы твоя мать сегодня внуков. Но тогда, извини, не было бы нашей любимицы Гали, и не знали бы мы обаятельную Марину. – Мать вопросительно посмотрела на сына, как бы спрашивая: а как ты думаешь? Но тут же решительно произнесла: – Нет уж! Как случилось, так и получилось. Нам грех на что‑то жаловаться. Верно я говорю, сынок?