Любовь далекая и близкая

Александр вместо ответа лишь картинно раскинул руки, мол, разве ты можешь ошибаться?

Очередной рабочий день начался с телефонных звонков. Вначале позвонили из комитета по телевидению и радиовещанию, предупредив о том, что съемочная группа выезжает и будет в институте через полчаса. Затем Александру позвонил сам председатель комитета Валентин Ермолов, сообщивший, что он решил возглавить съемочную группу сам, попросив не начинать съемки до его приезда. С Ермоловым Василенко познакомился в лихие комсомольские годы, когда без хулиганистых молодых ребят‑комсомольцев не строился ни один завод, ни даже жилой дом, не игралась ни одна свадьба. Шел пленум Пермского обкома комсомола, посвященный работе задиристых, вечно сующих свой нос во все и вся «Комсомольских прожекторов». Валентин Ермолов, интеллигентный, симпатичный, совсем недавно избранный первым секретарем обкома комсомола, обратил внимание на выступавшего, совсем молодого «прожекториста» Александра Василенко и предложил ему перейти на работу в обком комсомола. Василенко тогда вежливо отказался и вскоре забыл об этой встрече и разговоре с Ермоловым. Вспомнил о нем, лишь прочитав в областной «Звезде», что комсомольский вожак назначен председателем Пермского комитета Гостелерадио. И вот предстояла новая встреча.

Высокий уровень представительства со стороны телевизионщиков предполагал такой же высокий уровень и с институтской стороны. Александр пошел к Астафьеву, чтобы предложить ему возглавить съемку и обговорить с ним содержание возможного интервью. Но ни главного инженера, ни директора института Павла Михайловича Невилько на месте не оказалось. Оба вместе с главным конструктором объемного забойного двигателя Самуилом Никомаровым были вызваны на совещание в объединение «Пермнефть». Это было полной неожиданностью, так как еще накануне Александр предупредил главного инженера о возможном общении с телевизионщиками, и тот согласился вместе с Никомаровым участвовать в съемке. «Значит, придется отдуваться одному. Что ж, сам виноват, наговорил на передаче черт знает что», – взгрустнул Александр.

Но уже, собравшись и мысленно приказав себе «не ныть, не хныкать», набросал сценарий будущего телевизионного ролика. В нем значилось, что вначале будет показан институт с его огромными современными конструкторскими залами, богатая библиотека на десять тысяч томов, актовый зал и сравнимая с хорошим рестораном, сверкающая хирургической чистотой и добротной мебелью столовая. Затем, значилось в сценарии, должна быть показана техническая база с ее уникальными испытательными стендами и современнейшими станками. Завершить этот показ следовало большим интервью или с Астафьевым, если он к этому времени появится, или с Василенко.

Приехавшие вскоре телевизионщики и появившийся вслед за ними Ермолов согласились с предложенной программой телесъемок и благодаря явно опытному оператору и деловой хватке Ермолова быстро отсняли то, что было запланировано, с комментариями Александра, звучащими за кадром.

Заминка неожиданно возникла во время записи интервью, которое давал Александр вместо так и не появившегося Астафьева. Задававший Александру вопросы журналист вел себя крайне непрофессионально: жестикулировал, размахивая руками, подолгу окал и акал, а задавая вопрос, давал понять, что владеет проблемами, о которых спрашивает. Но больше всего Александра раздражала его вопиющая картавость. Буквы «р» в его фразах не было, в результате самые простые слова в исполнении журналиста становились неузнаваемыми. Так слово «бурение» превратилось в «буение», а популярное в среде нефтяников слово «проходка» – в какую‑то «походку». Когда раздражение Александра достигло предела, он вопросительно посмотрел на стоявшего поблизости Ермолова. Мол, где вы нашли этого клоуна? Догадливый Валентин Михайлович все понял, взял у горе‑ведущего микрофон и задал Василенко всего два вопроса. Первый: что нужно предпринять для организации серийного производства уникальных объемных двигателей? И второй: что стало с гордостью нашей страны – сверхглубокой Кольской скважиной?

– Чтобы начать массовое изготовление наших двигателей, нужно прекратить производство нынешних устаревших марок турбобуров. Для этого не нужны никакие дополнительные миллиарды рублей. Осуществить это можно на действующих мощностях, используя имеющиеся кадры нефтяников‑машиностроителей. Это ответ на первый вопрос, – сказал Александр. И продолжил: – Что же касается знаменитой Кольской скважины, то это единственная в мире скважина, пробуренная на такую рекордную глубину – пятнадцать тысяч метров. Такой небывалой глубины удалось достичь лишь благодаря нашим забойным двигателям. Серийные турбобуры на таких далеких от поверхности забоях неэффективны, даже бессильны. Используя наши двигатели, можно было бы бурить дальше, но выяснилось, что для этого не хватает мощности наземного бурового оборудования. И все‑таки скважина выполнила свою миссию. В керне – так называется добытая и поднятая на поверхность порода – были обнаружены признаки жизнедеятельности микроорганизмов. То есть жизнь в земле даже на больших сверхглубинах идет своим чередом, доказали оптимисты. Больше того, ходили упорные слухи, что опытным исследователям удалось записать звуки, издаваемые живыми существами, доносившиеся с пятнадцатикилометровой глубины. Так, может быть, Кольская скважина наконец ответила на волнующий всех вопрос, есть ли жизнь внутри Земли? Кстати, в процессе бурения на рекордной глубине и с буровым оборудованием, и с буровыми инструментами стали происходить совершенно необъяснимые вещи: вдруг ломались бурильные трубы, отказывались работать турбобуры, ни с того ни с сего останавливалось наземное буровое оборудование. Неужели кто‑то не впускал нас в их невиданный подземный живой мир?

Выслушав Василенко, Ермолов поблагодарил его за интересное, интригующее сообщение и пожал ему руку. А когда были выключены свет и камеры, попрощался со съемочной группой, сказав, что задержится в институте, а возвратившись в комитет, вместе с ними посмотрит только что отснятый материал.

– Мне очень понравилось, как вы, Александр Анатольевич, вместе с вашим коллегой взбунтовались на программе, – заговорил Ермолов, когда телевизионщики ушли. – Благодаря вам программа получилась острой. И тогда я решил, что передачу о вашем объемном двигателе нужно обязательно сделать. Сейчас возвращусь в комитет, посмотрю, что мы у вас сняли, а снятого хватит на все 15–20 минут, это совсем немало для нашего пермского эфира, и сразу начнем монтаж сюжета.

– А этот картавый «ленинец»… Неужели он там будет?

– Конечно, нет, не будет, не волнуйтесь. Очень стыдно за него. Со всеми, кто приходит к нам работать, я знакомлюсь лично. С ним я не встречался. Как он затесался в наши ряды – буду разбираться. Думаю, если материал хорошо смонтировать, то его можно будет вставить в ваш фильм о нефтяниках. Как вы считаете?

– Это было бы здорово! Спасибо, Валентин Михайлович! Марина Сергеевна будет, я уверен, только рада.

– Это та прекрасная дама, что снимала богов? Где вы встретили это чудо? Конечно, в Москве?

– А вот и нет, здесь, в Березниках. Был там в командировке, увидел в гостинице, разговорились. Оказалось, ее покойный отец был нефтяником, и она очень хотела побывать на буровой. Но не получилось из‑за его смерти. Пришлось мне с Леней Смольниковым свозить ее к березниковским буровикам.

– Смольников… Это тот щеголь, у которого в руках вдруг оказались изумительные розы? Ну, прямо как рояль в кустах. Он еще так здорово рассказал про бурового мастера Азанова. – Он самый, вместе учились и до сих пор дружим. Так вот, после поездки на буровую Марина просто «заболела» нефтяной темой и выбила деньги для съемки документального фильма о нефти и нефтяниках. Осталось, как говорится, всего ничего: написать профессиональный сценарий, найти грамотных консультантов и снять фильм, – улыбнулся Василенко. – А чтобы прорекламировать будущий фильм, возбудить к нему интерес «нефтяного» начальства, вытащила нас на эту передачу.