Маленький гарем. 7 бельгийских женщин

Вечером староста, рассматривая себя в круглое зеркальце, сообщила, что все было прекрасно, но следующим утром наконец явятся сокурсницы.

Не дожидаясь вопроса, она пояснила, что разослала СМС, будто квартира занята по форсмажорным обстоятельствам и освободится лишь через три дня.

Признание поразило.

Для того, чтобы провести со мной время в постели, Ольга наврала коллегам, которые теоретически считались ее подругами и должны были стоить больше всех мужчин, вместе взятых.

Эти дни мы провели в постельном угаре.

Налюбившись до одурения в первый раз, мы не стали пить ни чая, ни кофе, уснули на единственной кровати, даже не застелив ее привезенным бельем.

Наутро мы сходили в академию, зафиксировали свой приезд и получили синие зачетные книжки с желтым тиснением на обложках: Ольга законную, я свою старую, лежавшую в архиве.

Я слышал, что в прежние времена зачетки были у каждого на руках, а в наши опасались фальсификации, выдавали перед каждой сессией, потом забирали. Смысла такой возни я не понимал: мой бывший одноклассник, учившийся в компьютерном колледже, за пару часов не только бы заполнил по‑своему зачетную книжку, но и соорудил поддельный диплом со всеми печатями.

Ольга также отметилась в учебной части как староста, вяла новый групповой журнал и на вопрос о том, почему из нашей команды приехали только двое, тоже что‑то наврала.

Контроль за посещаемостью был понятен. Преподаватели – насквозь нищие, как и вся российская интеллигенция – помимо левых денег получали еще «правые», по распорядку сессии. Каким образом им насчитывали, я не вникал, но мой бывший староста – хитрый татарин Альфат – говорил, что оплата зависит не только от часов, но и от количества студентов. Само собой, нормальному преподавателю надрываться не хотелось, каждый предпочел бы увидеть на лекции трех человек вместо тридцати, потравить анекдоты и разойтись. Но учебная часть отрабатывала свою зарплату и следила за тем, чтобы профессора не приписывали лишних студентов, считала нас по головам.

Но при всей внешней строгости, в первые дни царил бардак. Расписание не устоялось, по коридорам «академии» шатались похмельные после предыдущей сессии преподаватели и хмельные от нынешней студенты, никто ничего не знал, никто ни с кого не требовал.

Этим временем стоило пользоваться. Возвратившись в квартиру, мы разделись и больше не одевались.

Пол в моем отсеке Ольга так и не вымыла, штору я так и не повесил. И новенькая раскладушка, упакованная в полиэтилен, стояла нераспечатанной в передней.

Ничего этого не потребовалось, нам было хорошо и так.

Я время от времени прикладывался к сокурснице, она еще чаще приникала ко мне.

Мы попробовали все варианты: на кровати и на подоконнике, в ванной и в туалете и даже не кухонном столе – и все возможные способы, включая негигиеничные, нелюбимые мной, но обожаемые ею.

Никогда в жизни: ни в школе, во времена первых познаний, ни после армии, ринувшись обратно в развал гражданской жизни – я не «отрывался» так сильно.

Мы со старостой вели себя как пара животных, для которых не имелось ничего, кроме секса.

Но стыдно мне не было.

Все шло, как полагалось идти в такой ситуации.

Голова была мне дана, чтобы думать о жизни, а тело – чтобы жизни радоваться.

Тем более, что оргия для двоих длилась недолго, приезд одногруппниц ее прекращал.

 

5

 

Первой к нам явилась женщина по имени Валя.

Конечно, в тот момент я еще не знал, как ее зовут.

Да и вообще не было уверенности ни в чем. Явиться мог кто угодно – например, участковый по жалобе соседей на Ольгины стоны, три дня не прекращавшиеся даже ночью.

Дверной звонок – дешевый и противный – заверещал в минуты последействия, когда мы лежали, облепив друг друга собой и не имея сил разъединиться.

Я рванулся из комнаты в ванную, забыв прихватить одежду. Ольга накинула халатик и, пятная пол мутно‑белым, побежала открывать.

Впустив кого‑то, она пришла, приоткрыла щелку и вбросила мне рубашку с джинсами.

Я побрился, вымылся, вытерся еще чистым домашним полотенцем и стал одеваться, приплясывая босыми ногами на нечистому полу ванной комнаты. Спешить не имело смысла, но я спешил, ноги застревали в штанинах, рукава пытались порваться. Я боролся с одеждой, а сам тупо разглядывал прошлогодний календарь, пришпиленный к двери изнутри.

Огромный лист на сентябрь изображал девушку с очень маленькой грудью и довольно длинными ногами, вздумавшую пофизкультурничать. Турником служил рожковый ключ, надетый на гайку, торчащую из черной стены. Гимнастка любила все большое: даже мой штабелер обслуживался ключами меньшего размера.

Разумеется, девушка была совершенно голой, на календарях подобного рода иных не бывало.

За эти дни я видел ее тысячу раз, но сейчас впервые заметил, что лощеная бумага во многих местах покоробилась и заскорузла. Стало ясно, что квартира не пустовала, тут живали и парни – причем такие, которым не повезло найти реальную партнершу.

Когда я выскользнул из душной ванной, то услышал веселые голоса и прошел в комнату.

На одном из диванов сидела староста, рядом примостилась незнакомая женщина – маленькая и худенькая, в домашнем сером платье.

Голые ноги ее – в отличие от Ольгиных розовых – были желтовато бледными.

Обе сокурсницы держали щербатые кружки, в воздухе остро пахло бальзамом «Агидель». Наполовину пустая, бутылка с жидкостью цвета утренней мочи стояла на полу.

– Знакомьтесь! – сказала Ольга, все еще размягченная. – Валя, это Юрий, Юра, это Валентина, будьте своими.

– Уже свои, – ответила Валя и отсалютовала кружкой. – Бери стакан, приписоединяйся!

– Спасибо, – я покачал головой. – С утра как‑то не пью. А такую дрянь, как «Агидель», не пью даже вечером.

Сокурсницы снисходительно улыбнулись.

Разница в возрасте на каких‑то десять лет или около того давала им право на старшинство.

И, кроме того, я знал, что многие женщины любят это химическое пойло для горничных, от которого быстро дуреешь.

– Простите, девушки, – поправился я. – Могу ошибаться. Не хотел вас обидеть.