Право любить

– Что тебе от меня ещё нужно? – резко сиплю вполголоса и в кромешной темноте осторожно перемещаюсь по коридору в сторону кухни.

– Разговор есть.

– Андрей, – твёрдым шёпотом заявляю я, – нам не о чём больше разговаривать. Не звони мне и…

– У меня осталась твоя сумка с вещами.

– Можешь её выкинуть. – Добираюсь на ощупь до стула в кухне и присаживаюсь.

Его старая ножка скрипит на всю квартиру, и я вздрагиваю.

– Иванова, давай расстанемся по‑хорошему. Я знаю номер твоей квартиры. Не вынуждай меня туда врываться, – Андрей многозначительно понижает голос.

Первый раз за всю нашу «любовь» он называет меня по фамилии. Это неприятно режет слух. Да и интонация Никольского заставляет с опаской покоситься на тёмный коридор. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы Вика узнала о моих проблемах именно таким образом. Через скандал и разборки. Я обязательно ей всё расскажу, мне просто нужно немного времени – хочется сначала самой всё уложить в голове.

Так что всё же даю сдержанное согласие на встречу с Андреем именно сейчас, посреди ночи. Выйду, заберу из машины свои вещи, и потом его номер просто полетит в чёрный список на всю жизнь.

Сунув телефон в карман домашних штанов, в темноте добираюсь до коридора, накидываю на футболку ветровку, натягиваю балетки и как можно тише выскальзываю из квартиры. Господи, хоть бы Вика не проснулась…

А за порогом подъезда вовсю хлещет дождь. И машина Андрея действительно стоит в моём дворе.

Как бы я ни храбрилась сегодня, пока рыдала, но сердце, сжавшись, летит куда‑то в желудок. Сколько времени мне понадобится, чтобы взять и с лёгкой руки всё перечеркнуть? Которая наша встреча с Никольским будет последней? То, что он хотел со мной сделать, прощению не поддаётся.

Укутавшись в ветровку, перепрыгиваю под дождем через десяток луж, чтобы добраться до серебристого спорткара.

В салоне «мерседеса» всё так же витает кисловатый аромат парфюма и терпкий запах натуральной кожи, но моё обоняние улавливает ещё какой‑то посторонний запах… Усевшись на сиденье, даже не смотрю на водителя. Дрожащими руками стираю со лба капли и холодно проговариваю:

– Отдай мне мою сумку, и на этом всё. – Держусь как можно остранённее.

– А подружелюбнее слабо‑о? – с откровенной усмешкой тянет Никольский.

– Ты большего не заслуживаешь, – стискиваю зубы и, не моргая, смотрю на тоненькие ручьи капель, бегущие по лобовому стеклу.

Моя память подкидывает мне яркое и теперь болезненное воспоминание нашего первого свидания и очень жаркого поцелуя в его финале. Это было именно в такую погоду…

– Сама виновата. Сделала бы аборт и проблем бы не создавала.

И я вдруг понимаю, что ещё смешалось с запахом его парфюма и салона «мерса» – запах перегара.

Резко оборачиваюсь, округляя зудящие от пролитых слёз глаза. Поза и вид Андрея настораживают ещё больше. Его волосы, всегда аккуратно уложенные, растрёпаны, а пуговицы на рубашке расстёгнуты почти до живота. А сам Никольский как‑то неестественно вальяжно развалился на сиденье.

– Ты что, выпивший? – я настороженно отодвигаюсь, упираясь спиной прямо в пассажирскую дверь.

Знаю, что несколько раз после наших скандалов он умудрялся садиться пьяным за руль, но рядом меня никогда не было.

Андрей перестаёт пялиться куда‑то перед собой. Повернувшись, он криво морщится, щуря покрасневший, слегка косой взгляд.

– Ой, вот только не надо. Повод был. Может, у меня, вообще, жизнь из‑за тебя рушится.

– Это у тебя она рушится? – Слова, что весь день жгли мне душу, сами срываются с языка: – А что тогда говорить обо мне? Мы столько времени были вместе, я думала, что ты родной и близкий человек, которого я люблю и который меня любит…

Громкий хохот врывается в мои причитания. Никольский, запрокинув голову, просто откровенно ржёт.

– Божечки‑и, это‑о‑о смешно‑о‑о, – он со смехом растягивает слова. – Не, я, конечно, подозревал, что ты до безобразия наивная, но не настолько, чтобы быть дурой. Какая к чёрту любовь? – Смех резко останавливается, а Андрей смотрит на меня опьяневшими глазами. – Ты серьёзно думаешь, что я не имел трахал других тёлок, пока вошкался с тобой?

Я замираю. Даже моргнуть не выходит.

– Ты изменял мне? – шепчу на выдохе, а в моих висках нарастает пульс.

– Знаешь ли… Супчик супчиком, а борщика‑то хочется…

Этот издевательский смешок переполняет меня выше края. Вместе с острым чувством ещё одного предательства и болью я получаю и неуправляемый взрыв злости. Даже не соображаю, когда замахиваюсь и ударяю наотмашь Андрея по лицу. Звон пощёчины виснет в салоне машины.

Это больше, чем моя последняя капля терпения. Дышу часто и испуганно, пока немеет от хлопка моя ладонь. Я сама не ожидала, что сделаю это. Что влеплю этому мерзавцу, что заслужил.

Но замутнённый взгляд Андрея заставляет меня сжаться на сиденье. Пугающе бездонная темнота в нём становится звериной.

– Вот сучка охреневшая! – рычит Никольский.

А через секунду я получаю ответный удар по своему лицу… Огромной, тяжёлой ладонью по щеке.

Кислород в моих лёгких каменеет, а перед глазами всё двоится и кружится.

Это сильнее, чем просто боль. Эта боль унизительна. Она раздавливает изнутри так, что хочется закричать. Но у меня выходит лишь хватать ртом воздух, прижав ладонь к месту удара.

– Руки она ещё распускать будет, – слышу шипение Никольского как будто через туман.

Дышать. Я не могу дышать. В груди жжёт, словно туда мне льют расплавленный металл. Мой мир не просто рассыпается на кусочки. Я сама рассыпаюсь… Он ударил меня.

Это конец. Всему конец. Всем моим чувствами и сожалению. Полный финал веры, что со мной ещё может случиться что‑то хорошее…

– Сволочь, – судорожно задыхаясь, шепчу я. Моя щека горит от боли, а во рту чувствую гадкий, но отрезвляющий привкус крови. – Какая же ты сволочь. Будь проклят тот день, когда ты появился в моей жизни.

И Никольский опять дергается ко мне, а я взвизгиваю от испепеляющего взгляда. Андрей резко обхватывает мой подбородок пальцами, сдавливает его и заставляет смотреть прямо в глаза, в глубине которых сам дьявол.

– Да ты благодарна должна быть, что я обратил на тебя внимание. Надо было бросить тебя ещё после первого раза, но я просто пошёл на поводу у своей жалости, – Никольский искривляет лицо в жуткой ухмылке, а меня обдаёт запахом алкоголя.

И страх окончательно становится частью меня. Никольский пьян, и я его боюсь. Мне больше не знаком этот человек. Лишь ясно понимаю, что в этой машине я тет‑а‑тет с чудовищем, от которого жду ребёнка.

– Пусти, – тихо всхлипываю.