Маленький секрет хорошей девочки

– Доронин… – зачем‑то одними губами повторяю я, а в ладонях до боли стискиваю шариковую ручку. Эту фамилию слышу впервые в жизни.

– Всё нормально? – тихо спрашивает Наташа, осторожно касаясь моей дёргающейся ноги под партой.

Утвердительно киваю, а сама боковым зрением наблюдаю, как тот парень усаживается на первую парту через ряд. Препод уже что‑то громко вещает на всю аудиторию, а я слышу у себя голове только свои вопросы. Разве так бывает? Но в мире же встречаются двойники? Или, может, я тихо теряю рассудок? Тогда почему у этого парня глаза Андрея? Глаза моего сына…

Всё то спокойствие, что я смогла восстановить в себе по крупицам за всё это время, сейчас дало ощутимую трещину. Кто он вообще такой?

Меня как тянет повернуть голову туда, где сидит этот Доронин. И мой порыв берёт управление над моим телом и чувствами.

Я снова заглядываю себе через плечо. Вижу, что тот парень уже снял косуху, положил её на стол и сидит вполоборота, активно общаясь с соседом по парте. А предплечья Доронина до локтей украшены цветными узорами татуировок.

И такая дурацкая, но острая мысль проносится у меня в голове. Это же точно не Андрей. У него не было ни одного рисунка на теле. Он ненавидел тату. Я даже не отдаю себе отчёт в том, что просто тараню темноволосый затылок парня взглядом. Сама не знаю, чего этим хочу добиться. А добиваюсь лишь одного. То, как я пялюсь на Доронина, замечает его собеседник. С усмешкой что‑то говорит ему, и тот резко оборачивается. Я не успеваю увести взгляд хоть куда‑нибудь.

Снова вижу эти глаза, а Доронин расслабленно приподнимает уголки губ. Он улыбается мне. И через меня словно пропускают все двести двадцать. В эту секунду этот парень в татуировках становится похож на Андрея почти под копирку.

Знакомое ощущение покалывания касается кончиков моих пальцев и губ, а сердце выбивает хаотичную барабанную дробь. Кислород в лёгких становится тяжелее свинца. Я рывком хватаю сумку и вскакиваю с места, задевая свои вещи, лежащие на столе. Они летят на пол: тетрадь в одну сторону, ручки в другую; но мне плевать.

Его глаза… Господи, я же точно схожу с ума! Я вылетаю из аудитории под Наташкин перепуганный возглас:

– Иванова, куда ты?

Куда‑нибудь туда, куда несут мои дрожащие ноги. И приносят они меня в конец коридора к огромному окну. Я бросаю сумку на подоконник и опираюсь на него руками. Сжимаю его край так, что он врезается мне в пальцы. Меня колотит. Не хватает воздуха. И глубокие вдохи и выдохи не дают мне успокоиться.

– Это какой‑то бред, – шепчу я, мотая головой.

Ловлю ртом воздух, но тщетно. Его как будто возле меня нет. В панике хватаюсь за ручку пластикового окна. Хочу распахнуть его настежь. Мне нужно глотнуть холода, но ручку заедает. Я остервенело дёргаю её, пока не слышу у себя за спиной:

– Давай помогу.

И я каменею. Потому что справа от меня перед моими глазами появляется жилистая мужская рука с цветными татуировками. И уже через секунду в мои лёгкие врывается морозный воздух из окна. Один вдох, и я снова в реальности. Я оборачиваюсь, уже понимая, кого увижу перед собой. И не ошибаюсь. Доронин, склонив голову, внимательно обводит меня взглядом:

– С тобой всё в порядке?

Я молчу как рыба и просто смотрю на парня, стоящего всего в метре перед моим носом. Смотрю только на его лицо, взглядом скользя от одной черты к другой… Глаза, нос, губы… И вблизи ничего не меняется. Я вижу неоспоримо пугающее сходство с Андреем.

Но у этого парня более чётко пробивается щетина на подбородке. И по лицу рассыпано множество мелких родинок разных оттенков шоколада, а смоляная шевелюра, уложенная ото лба назад, слегка взлохмачена.

Никольский не имел таких ярко выраженных отметок на лице и всегда был идеально причёсан. Я зачем‑то повторяю про себя, что это не Андрей… Глупо? Да. Но сердце моё колотится так, что мне нужно чем‑то его успокоить.

– Ау, ты говорить умеешь? Или немая? – Густые брови, тенью нависающие над тёмно‑карими глазами Доронина, сходятся у переносицы в одну линию.

Помолчав ещё секунду, я всё‑таки выдавливаю из себя сиплое:

– Нет.

– Значит, говорить умеешь. Так с тобой всё нормально? Твой цвет лица идеальнее побелки, – Доронин продолжает хмуриться.

Я делаю ещё один осторожный вдох морозного воздуха, просачивающегося из приоткрытого окна за моей спиной. Он слегка приводит в чувство, когда отрезвляющим холодом добирается до лёгких. И у меня получается говорить внятно:

– Душно просто в аудитории.

– Ясно… – сухо тянет Доронин.

И между нами встревает тишина. Мы безмолвно стоим друг напротив друга. Он держится взглядом за меня, а я за него. Мне нужно отвести глаза в сторону, но такое дикое сходство с погибшим Никольским просто затормаживает. Вызывает неадекватное желание рассматривать лицо человека, которого я вижу впервые в жизни. Достаю из памяти смазанный и перечёркнутый временем образ Андрея…

И чем больше я пялюсь на Доронина, тем сильнее покрываюсь мурашками, а в его тёмных глазах проскальзывает откровенное недоумение.

И он первым прерывает эту неприятную тишину. Шумно вздохнув, Доронин засовывает ладони в карманы джинсов:

– Пойди сходи к медсестре, а? Ты бледнеешь с каждой секундой, – осторожно заявляет он.

– Я не знаю, где она… – бормочу отстранённо и продолжаю ловить взглядом мимику и эмоции на чужом лице.

 

Конец ознакомительного фрагмента