Месть за миг до вечности

Когда в Новосибирске началось строительство жилья, снесли их домик, дали двухкомнатную квартиру в новом доме, с отоплением, водопроводом и канализацией. После переезда в квартиру, бабушка сильно грустила без огородика, но недолго: её знакомая, Павла Григорьевна, соседка с улицы Омской, пригласила её вместе хозяйничать на садовом участке. Участки нарезали для рабочих нескольких новосибирских заводов на окраине Октябрьского района в пойме маленькой речки, притока Камышенки. Зять соседки участок взял и сколотил на нем маленький сарайчик для инвентаря и будочку чуть больше скворечника. Но ездить обрабатывать «сад» ни сил, ни желания у него не было. Зато теща очень любила копаться в земле и пригласила Марьяну Кузьминичну для компании. Она честно выделила ей «надел», почти в треть участка. Здесь даже нашлось место для скороспелой картошки и томатов. Дочь Павлы Георгиевна помогала матери весной копать грядки, а осенью вывозить урожай. Марьяна часто летом ездила с бабушкой, но в основном старушки справлялись сами. С утра пораньше садились на трамвай и ехали до конечной остановки, «Сад Мичуринцев». Потом спускались улочкам частного сектора в глубокий лог. Здесь городские дома скрывались из виду, не долетал шум транспорта, кругом все зеленело, цвело, пели птицы. И откуда только силы брались! Они в охотку пололи, поливали, рыхлили. А отработав полдня в огороде, ехали обратно к домашним делам. И если бабушка зимой простывала и болела, она неизменно говорила: «Мне бы только до первых огурчиков дотянуть, а там я не умру».

Жить бы да радоваться, но Наде потребовалась операция. Врачи говорили, всё будет хорошо, а она не проснулась после наркоза. Алексей затосковал сильно, все раны стали его беспокоить, не вынутый осколок снаряда добил солдата. И остались две Марьяны: бабушка и внучка.

Марьяна Кузьминична в своей Марьяше души не чаяла, гордилась её школьными успехами. Она и слышать не хотела, чтобы внучка пошла работать после восьмилетки. Бабушка нашла работу, стала ходить прибирать и готовить в соседний дом к начальнику из Горисполкома. Она шила внучке наряды, вкусно готовила, пекла пирожки, а к празднику – торты. Когда Марьяша поделилась своей мечтой – стать артисткой, бабушка горячо её поддержала. В Новосибирске тогда ещё не было театрального училища, его открыли два года спустя. «Не бойся, Марьяша! Сейчас не царское время. Женщине все пути открыты: хоть в инженеры, хоть в летчики, хоть в артисты. Ты такая у нас красивая, талантливая, поезжай в Москву, поступай, учись». – «А как же ты, бабушка?» – «Я ещё совсем не дряхлая, проживу. На каникулы будешь приезжать». – «А деньги?». – «Алёша с Надей на книжку складывали, копили. А мы с тобой не истратили. Мне много не надо, огород выручает. Я буду тебе понемногу посылать каждый месяц, да ещё стипендию дадут».

Села Марьяша на поезд и уехала в Москву. Еще в дороге она познакомилась с Анютой из Свердловска, которая тоже хотела выучиться на артистку. Анюта была очень хорошо информирована, она просветила Марьяшу, что документы надо подавать сразу в три места, так больше шансов поступить. Оставшиеся двое суток до Москвы они вместе готовили басню, отрывок в прозе. Анюта не прошла никуда, но обещала, что на следующий год приедет и добьется своего. А Марьяшу приняли в Школу‑студию МХАТ. Выходит, бабушка в ней не ошиблась.

После отъезда Марьяны в Москву огород еще несколько лет служил Марьяне‑старшей и отдушиной и подспорьем. Но стали болеть ноги у Павлы Георгиевны, которая была лет на десять моложе бабушки. Дочка с зятем в тот год сами собрали урожай и настояли на продаже участка. Бабушка не сдалась и, найдя единомышленниц, развела цветы на маленьких газонах у подъезда. Постепенно весь двор украсился пионами, водосбором, тигровыми лилиями, садовыми ромашками. Традицию подхватили новые пенсионерки. Позже и Марьяна в память бабушки выходила ухаживать за цветами.

Годы неслись. Не стало бабушки Марьяны Кузьминичны, один портрет её остался. Не так сложилась жизнь у Марьяши, как хотелось бы. Вот уже и сама стала бабушкой. И никто не называет её Марьяшей. В театре она – Мария Лесникова, а дома – Марьяна Ледовских.

Когда месяц назад Марьяна стала худеть без особых усилий, она сразу спросила у бабушки, что это значит. У Марьяны Кузьминичны на портрете изменился взгляд, повзрослел, исчезло беззаботно‑мечтательно девичье выражение, и она ответила: «Ты же сама догадалась. У тебя рак». «Но я ничего не чувствую». «Не веришь, сходи к врачу».

Диагноз подтвердился, причем рак оказался уже четвертой степени. Онколог удивлённо вытаращила глаза: «Женщина, как можно было годами не ходить на диспансеризацию! В ранней стадии можно было начать химиотерапию, а сейчас… Кстати, разве вы ничего не чувствуете?» И дала рецепт на сильные обезболивающие. Марьяна даже не заплакала, после семи десятков прожитых лет она проводила так много друзей и близких, что была готова ко всему. У неё и завещание давно было написано: квартира и все вещи – внучке Маше, ей же деньги с пенсионного счета, как раз хватит на похороны, а деньги на депозитном счете – дочери Татьяне, чтобы не обижалась.

Но Татьяна всё равно будет обижаться, ей всегда всего мало, характером пошла в свою бабушку по отцу. Помнится, Марине Валерьевне всегда не хватало того, что имела, ей надо было то, что у других. Соседкой по дому, с которой она чаще общалась, была бывшая коллега Зинаида. Она и рассказала про писк моды – золотые сережки в форме больших тонких колец. Марине Валерьевне безумно захотелось заиметь такие. Пилила сына, пока не смог ей подарить. Надела, хотела погордиться, а ехидная соседка заметила, что для короткой шеи не идут кольца, они у неё не висят, и лежат на плечах. Марина Валерьевна, отбрила Зинаиду, что купила серьги невестке в подарок, а надела только показать ей. И тут же вынуждена была отдать их Марьяне. Пожалуй, это был её единственный подарок. Марьяна подозревала, что наполовину решение не отдавать ей Таню при разводе объяснялось нежеланием платить алименты.

Свекровь ещё до суда принялась настраивать Татьяну против родной матери, а уж после – тем более. А ещё в Тане махровым цветом цвела зависть, которая, увы, не лечится. Что бы ни делала Марьяна, дочь была недовольна. Её не так одевали, не тем кормили, на машине не катали, дачи не приобрели, за границу не возили и так далее. Первый раз не поступила в институт на архитектурный факультет – виновата мать: не наняла репетитора. Выучилась, пошла работать, но разонравилась специальность дизайнера – виновата мать: почему не отговорила. Развелась с мужем – виновата мать: почему не разглядела этого негодяя.

Впрочем, Татьяна легко находила очередного мужа. Внешность ей досталась по женской линии, ни один мужчина не мог пройти мимо. А ещё в ней была, как говорят про актрис, «манкость». Как она сошлась с Петром Чернобаевым, простодушным, добрым, мягким? Наверное, из‑за его трехкомнатной квартиры. Прожила с ним 4 года. Ребёнка она не хотела, это вышло случайно. Петр и Марьяна уговорили её не делать аборт. Родителей Петра Татьяна выжила быстро, они в первый же год переехали в деревню, где оставался какой‑то дом и дальние родственники. Ради большой зарплаты она заставила мужа бросить привычную работу в проектно‑сметном отделе организации «Востокбурвод», перейти в бригаду, которая ездила бурить водяные скважины вахтовым методом. В командировках Петр начал выпивать, просто не мог отказать товарищам. Но Татьяна винила только его, ругала, обвиняла, скандалила, грозила разводом. Он бросал несколько раз. Так она же не поддержала мужа. В пятницу часто приносила в дом вино или коньяк, приводила для компании то подружку, то коллег. Марьяна пыталась вразумить дочь, но она не считала её авторитетом. «Я устаю за неделю на работе, дома муж и ребёнок все нервы вымотали, мне надо в пятницу расслабиться». Когда Маше исполнилось 3 года, Татьяна подала на развод и размен квартиры. И так ловко разделила, что ей досталась хорошая однокомнатная квартира в новом доме, а Петру – тоже однокомнатная, но в очень старом двухэтажном деревянном доме на левом берегу. Да ещё и без горячей воды!