Между нами обман
– Алис…
Смотреть ему в глаза нереально, так что я просто их закрываю. Представляю, что мы снова на пляже Бали, держимся за руки. Нужно было тогда все рассказать, просто смотреть на океан и говорить, говорить, говорить.
– В тюрьме мне тоже не хватало мяса. А еще материнских рук. Она конечно последнее время была помешана на моем отчиме, но не забывала про меня. Обнимала часто, защищала, когда отчим напал.
– Я бы хотел сам его убить. Не пожалел бы пули, – глухо хрипит Миша мне в колени. Рычит, не поднимая головы, сжимает мои бедра сильными пальцами, запуская процесс эротического разрушения, словно напоминая телу, на что оно способно.
– И снова сел бы. За него уже я отсидела.
Как бы я поступила сейчас? Была бы такой импульсивной. Или это во мне кровь отца говорит… В какой – то момент я просто перестала о нем спрашивать, потому что каждый раз слышала только одно. Отец сидит за убийство. Но зато было понятно, откуда у мамы деньги на мою учебу в лучшей гимназии Питера. Очевидно убийца был с деньгами. Платил за мою учебу, но так ни разу не захотел увидеть дочь.
Он поднимает голову, я опускаю. Наши взгляды сталкиваются в молчаливой битве. Огонь загорается, а его руки скользят выше.
– Мне сложно представить тебя на своем месте.
– Это уже в прошлом. На самом деле, если вспомнить, было все очень даже неплохо, особенно когда забеременела.
Он шумно выдыхает.
– С одного раза? Так вообще бывает?
– Бывает. Но прежде, чем узнать о беременности, я встретила Ирину.
– Твою подставную маму?
– Да. Она уже знала мою историю, выудила подробности и предложила свой дикий план.
Миша напрягается, но внимательно слушает, даже не пытаясь задавать вопросов.
– За что она сидела?
– За убийство. Подробностей я не знаю. Я вообще мало знала о ней. Но она помогала.
– Ты согласилась?
– Нет! Господи, я конечно была на тебя зла и обижена, но ее план казался мне полной чушью. Мне было сложно поверить в то, что ты в меня можешь влюбиться. Ирина оставила меня в покое, потом стала почти лучшей подругой, потом помогала рожать…
– Почему ты не сделала… Блин, – он проводит рукой по лицу.
– Аборт? Я частенько думала о смерти. О том, что мне жить незачем. А потом эта беременность. Я вспоминала твое лицо и решила, что малышка у нас будет самой красивой.
– Дальше, – жадно произносит Миша, словно задыхается.
– А дальше я родила, только взяла ее на руки и мне почти сразу сказали, что она умерла.
– Что?!
– Да, во мне тогда что – то сломалось. Я потеряла последнее родное существо. Ирина все жужжала, что это из‑за вас. Рядом была, поддерживала, играла роль настоящей матери. И я согласилась участвовать в ее фарсе.
– Постой, – Миша выпивает залпом воду, что ему принесли, зарывается в волосы и опускает голову. Часто дышит, словно ему плохо. А мне наоборот хорошо. Неужели просто выговориться нужно было. Да, я говорила с Ниной, но без подробностей. Да и не к чему они ей были. А Мише нужны. Все самые грязные подробности. Ощущение такое, словно груз, который тянула столько лет, ему передаю. Пусть делает с ним, что хочет, а мне надо Эллу искать.
– Значит Ирина тебя готовила?
– Да, брекеты сняли, волосы покрасили, пришлось поучиться манерам и вообще заняться собой, мясца нарастить. Если честно, боялась, что ты меня узнаешь, но оказывается ты настолько был зациклен на себе, что не сопоставил лицо Олеси и мое…
– Стоп, Алис. Ты говорила, что тебе нужна помощь…
– Мы сразу к главному, ну ладно. Перед тем, как начать давать показания, Ирина сообщила, что Элла жива.
Миша сидит как пришибленный, да это и понятно, столько информации не каждый вынесет.
– Ты видела ее?
– Только на фотографии, – протягиваю ему телефон, где малышка стоит на главном экране. Тут ей примерно два года. Может больше, я не знаю. Есть еще свидетельство…
– Ты поэтому не дала показания? Ну то есть соврала…
– Да. Представляешь мой шок, когда я приехала в детский дом, где она должна была быть, а вместо него руины. Он сгорел за несколько недель до моего приезда. Документы тоже. Детей спасли и теперь мне нужно найти мою дочку.
– Нашу дочку.
От его слов на душе словно цветы распустились. Холод и страх, что окутывали тело, отпустили, а я спрятала глаза и улыбнулась. Нашу дочку. Он мне поверил, просто поверил!
– Почему ты не написала мне?
Я поднимаю голову так резко, что у меня шея хрустит. В смысле?!
– Я писала! И приходила! Постоянно!
– Еще и писала, серьезно?
– Да, сначала каждую неделю, потом каждый месяц. Содержание писем всегда было примерно одно и тоже. Но часто были и подробности того, что я только что тебе рассказала.
Миша поднимается из‑за стола. Его лицо каменеет, и я не знаю, чего о него ждать.
– О твоих посещениях мне не сообщали.
– О том, что выпустили, благодаря письму Ирины тоже?
– Меня убедили… да пиздец, меня даже убеждать не пришлось. Слушай, я реально выгляжу таким лохом.
Даже жалко его становится на этом фоне. Я встаю тоже, подхожу ближе. Мы тут одни, скрытые этой плотной занавеской.
– Ты не лох, просто ведомый, – касаюсь его напряженной спины, чувствуя твердость мышц и пульсацию от сердцебиения. – Только поэтому Ирина считала, что ты сможешь в меня влюбиться.
Миша тянет руки, хватает мои и подтаскивает к себе ближе. Обнимает себя моими руками, вынуждая упереться носом в ткань его рубашки. Запах одуряющий, а пальцы сами комкают ее на груди.
– Ощущение, словно я в Шоу Трумана, где все за мной наблюдали и смеялись, показывая пальцами. Над твоей Ириной кто – то стоял. Не могла она все провернуть. Кто – то, кто хорошо нашу семью знал.
– Есть варианты?
– Роман Климов. Отец Глеба.
– А он разве не в тюрьме?
