Напротив друг друга

– Иди спать, мам, я подожду, – предложил Никита.

– Да разве же я усну, пока не увижу ее? Нет уж, родной, иди спать ты, – погладила его мама по руке.

Спать, и правда, дико хотелось. Не то чтобы он выпил лишнего, просто день сегодня выдался трудный – работы было много. И он предлагал Дине посидеть где‑нибудь в более спокойном месте, не в клубе, тем более что позвали и ее сестру. Но она ни в какую – хочу танцевать и все тут. В итоге он еще и виноватым остался в глазах ее сестры.

Хорошо хоть уехали сестры пораньше. У Никиты не получилось бы вытащить Диану из клуба до предрассветного часа, точно. Но Алиса – не он. Характер у старшей сестры Дианы… железный, надо полагать. С ней малышка спорить не рискнула. Никита же едва сдержался, чтобы не расхохотаться, когда сестры уходили из клуба. Генка выглядел просто счастливым, а до этого сидел за столом и клевал носом. Что и понятно – работал его зам сегодня не меньше. Да они оба были чертовски усталыми, еще когда ехали в этот клуб. И наконец‑то, этот длинный день подошел к концу.

Никита с наслаждением растянулся на кровати, поверх покрывала. На улице было тепло как летом, хоть еще и не закончился май. В окно задувал приятный ветерок, тело постепенно полностью расслаблялось после душа. Сонливость пока еще подкрадывалась, а не накатывала волнами. Хотелось о чем‑то подумать, но приятном, а не грустном. Но как известно, самые тяжелые мысли, как правило, бывают и самыми навязчивыми.

Очень часто ему вспоминался один разговор с матерью. Собственно, именно после него в ней и начало постепенно пробуждаться желание снова жить.

 

– Мам, ты сегодня ела?

– Нет. А зачем?

– Вчера ты мне задала тот же вопрос. А с кровати вставала? Из дома выходила?

– Не вижу в этом смысла.

– Мам, а в чём ты видишь смысл?

В тот момент он чувствовал себя не просто уставшим, а вымотанным. Как будто было ему не двадцать два года, а все сто.

Чего он только не перепробовал. Каким только докторам не показывал маму. Все ставили один и тот же диагноз «глубокая затяжная депрессия». Не помогали ни сеансы психотерапии, ни антидепрессанты… Он даже к народным целителям обращался, но и те разводили руками. А маме становилось только хуже. И длился этот ад уже не год и даже не два.

– В смерти! – схватила его мать за руку и подалась к нему, широко открыв свои воспаленные глаза. – Я хочу к нему. И сегодня уйду… Я больше не могу без него существовать…

– Не надо существовать, мама! – сжал в ответ Никита ее руку, намеренно делая больно. Это был единственный раз, когда он позволил себе жестокость по отношению к ней. – Живи! Просто живи дальше!

– Как? – заплакала она. – Как мне жить, если нечем дышать? Я же дышла им одним!.. Я всё равно умру. А ты, сынок, не скорби по мне и не плачь. Без меня тебе будет лучше…

– Мне?! – закричал тогда на нее Никита. – Тебе будет легче. Мне! А им?!. – махнул он на дверь. – Ты же калечишь жизни своих дочерей. Тебе их не жалко? Подумай, какими они вырастут, если ты так и не выздоровеешь, не захочешь снова жить?

Тогда Лизе было уже шестнадцать лет, а Ире – четырнадцать. И если он помнил, какой была мама до смерти отца, то девочки – вряд ли.

Больше Никита тогда ничего не сказал матери. Ушел из ее спальни, оставил ее одну. Она же всю ночь проплакала, он это слышал через стену. И наверное, со слезами вылилось и ее нежелание жить. Во всяком случае, с того дня она уверенно пошла на поправку, хоть и этот процесс был не быстрым.

 

Еще тогда, в те тяжелые для его семьи годы, Никита пришел к выводу, что любовь – никакое не счастье, а самое настоящее зло. Именно она способна убить человека или же превратить его в ничтожество недостойное жизни. И для себя он решил, что никогда и никого не полюбит. Он вычеркнул любовь из своей жизни раз и навсегда. И без нее ему жилось замечательно, надо сказать.

 

Глава 7

 

С самого утра настроение у меня держалось на одной отметке – дерьмовое. И я не могла понять, почему. Вроде отлично выспалась, да и легла вчера не поздно. Ну да, понедельник считается тяжелым днем, но не до такой же степени. Всегда относилась к понедельникам, как к необходимому злу, которое присутствует в нашей жизни. Не нужно с ним ни бороться, ни привыкать к нему. А вот относиться спокойно стоит. Кроме того, даже выходные прошли просто замечательно – и дела дома все переделала, и наготовила еды на несколько дней, еще и отдохнуть успела.

И тем не менее, сама себе я казалась небольшой грозовой тучкой, что плавает по кухне, накрывая к завтраку стол. И дождь моего раздражения полился на голову сестры, когда заспанная и взлохмаченная она вошла в кухню.

– Ты бы хоть умылась и причесалась для приличия, – спустила я на нее собак, не в силах уже их сдерживать.

Понимала, что это прямая дорожка к конфликту, но ничего не могла с собой поделать. Если уж на то пошло, то поведение Дианы меня уже давно выводило из себя.

– Не с той ноги встала? – хмуро посмотрела на меня сестра.

В этот момент в голову пришла мысль, что к моим постоянным придиркам она начинает привыкать. Но даже эта мысль не охладила моего пыла – меня уже понесло по полной, разве что, говорить старалась тихо, чтобы не разбудить маму.

– Ты вообще к экзаменам готовиться собираешься? У тебя же госы!.. А диплом? Его ты как будешь защищать, если целыми днями где‑то шляешься?

– Началось… – вздохнула Диана. Но и она не кричала. – К твоему сведению, первый экзамен я сдала на отлично…

– Тебе просто повезло! – гневно перебила я сестру. – За красивые глазки, наверное, препод поставил тебе отлично. А завтра второй, к которому ты не готова!

– Слушай, ты чего ко мне пристала? Мои экзамены – не твоя забота. Как‑нибудь сама справлюсь. И что б ты знала, по предзащите диплома у меня тоже отлично!

– Не моя забота, говоришь? А кто платит за твою учебу? И мне совершенно не хочется, чтобы эти деньги вылетели в трубу, чтобы из‑за своих похождений ты завалила диплом и тебя поперли из универа!

Я и сама понимала, что уже не выбираю слова, что сыплю на голову сестры все обвинения сразу. Но накопилось во мне их столько, что уже не помещались, наверное.

– Чего ты ко мне прицепилась? – вскочила Диана со стула. – Достала уже! А деньги я тебе все верну… – выбежала она из кухни.

Меня же уже всю трясло. Кое‑как получилось взять себя в руки.