Научи меня верить

– Хочу рассказать вам, друзья‑товарищи, одну старую притчу. А вы слушайте да не перебивайте! Когда‑то два Бога, решив повеселиться, разделили каждого из людей на две половинки. Скучно им там, – Агриппина ткнула вверх своей трубкой, – понимаете ли, было сидеть и наблюдать за нами. И ничем мы, счастливые букашки, не отличались от них самих. Очень уж у нас тут все хорошо было: мир, счастье, любовь. Одним словом, скукота! Не для этого они нас создавали, чтоб умиляться. И тогда придумали они, как сделать так, чтоб интересно им было следить за нами.

Агриппина затянулась ароматным дымом, выдохнула его и продолжила говорить:

– Разделили нас боги, а половинки раскидали по всему белу свету в разные стороны и скомандовали: «Ищите! Только тот, кто найдет свою настоящую половинку, и обретет счастье и бессмертие!»

Павел скептически усмехнулся и шумно выдохнул. Бабушка тут же отреагировала на его смешок, скомандовав:

– Чем унижать меня своим неверием, лучше повтори‑ка!

Павел послушно разлил и поднял рюмку, глядя на старую женщину вопросительно.

– А что ты на меня так смотришь? Тебе новый тост нужен? Так вот не будет нового. За друга вашего сегодня пьем. Того самого, которого сейчас нет среди вас.

Друзья переглянулись, но выпили и в этот раз, а пожилая женщина, одобрительно кивнув, вновь затянулась дымом.

– Не пыхтите на старого человека, а лучше дослушайте притчу, тем более, что я почти уже закончила. Бессмертие ведь оно не в том, чтобы жить, не старея и не болея. Бессмертие ведь заключено в продолжении рода.

Павел с Гербертом молчали, закусывая.

– Вот у тебя, – женщина ткнула трубкой в Павла, – есть дочь, а скоро будут и сыновья. Так?

– Так! – признал удивленно.

Павлу было чему удивляться – о том, что у них родятся сыновья, они с Аглаей сами узнали совсем недавно. Информацией этой они, понятное дело, ни с кем не делились. Личная жизнь ведь на то и личная, чтобы не становиться достоянием общественности.

– И у тебя, – бабушка посмотрела на Герберта, – есть сын и есть дочь.

Бабушка Агриппина не спрашивала, она утверждала, но Герберт ответил:

– Есть!

– И дети у вас есть, и любимые женщины, да и живете вы со своими семьями не в шалашах.

Друзья кивнули, понимая уже, куда клонит пожилая женщина.

– Мужчина, и это испокон веку было так, защитник, добытчик, правитель. Женщина – мать, жена, верная подруга. А еще женщина – это нежность, мудрость, хранительница очага. Кого вам защищать, для кого злато‑серебро добывать, если нет семьи? Кто будет охранять ваш очаг, воспитывать ваших детей и встречать вас на пороге дома? Мы не можем без вас, а вы не можете без нас, – Агриппина пососала мундштук трубки. – Боги, решив повеселиться, сделали нам бесценный подарок. Только пройдя через одиночество, а кто‑то и через испытания, мы понимаем, что такое счастье. Редко кому из нас дается возможность встретить свою половинку, не пройдя через лишения и муки. И лишь избранным дано пронести это через всю жизнь.

Бабушка, поймав взгляд Герберта, кивнула на бутылку, тот послушно разлил ее содержимое по рюмкам и поднес свою рюмку к рюмке Павла, замер, ожидая, пока друг поднимет свою. Агриппина одобрительно пыхнула трубкой, а дождавшись, когда оба мужчины поднимут рюмки и посмотрят на нее, отрицательно качнула головой. Друзья выпили и синхронно потянулись к блюду с закусками.

– Вы оба встретили свои половинки. Пусть странно, через боль да желание проститься с жизнью, – женщина перевела пытливый взгляд на Герберта.

Павел, увидев, что Герберт отвел взгляд, а потом пусть нехотя, но кивнул, красноречиво поднял брови.

Агриппина между тем продолжила:

– А друг ваш еще ничего из этого не имеет. И вы оба знаете, что виноваты перед ним. Уводили его женщин, не считали его себе равным, насмехались над ним не один раз. А ведь он спас тебе жизнь, когда нес тебя, раненного, на себе, разве ты забыл это? – бабушка посмотрела на Павла. – Вижу, что не забыл, именно потому вы сегодня здесь. Вкусно едите, хорошо пьете, отмечая твое спасение, а его рядом с вами нет.

– Как спас, так и хотел забрать! – буркнул Павел и уже сам потянулся к бутылке.

– Выходит, ты вот так списал свой долг перед ним? – женщина впилась в Павла пронзительным взглядом.

– А ты, значит, бабушка Агриппина, хочешь сказать, что те пустоголовые девки, что так легко его предавали, выбирая нас с ним, – Павел кивнул в сторону Герберта, – и ложась с нами, а не с Алексом, были его половинками?

– А ты разве господь Бог, чтобы решать, кто из них была его половинкой, а кто нет? Тебе или, может быть, тебе, – бабушка перевела пронзительный взгляд на Герберта, – дано знать, каков путь вашего друга к счастью и обретению себя?

Друзья молчали, и пожилая женщина продолжила:

– То‑то и оно, что не дано! Его путь самый извилистый и длинный. И не вам его судить. Сам‑то, вот ты, мил человек, – Агриппина опять посмотрела на Павла, – скольких человек на тот свет отправил? Знаю, что не были они агнцами божьими, но разве ТЕБЕ дано было право их судить? Молчишь? Правильно! Молчи! Вот сидите вы тут, горюете, что друга потеряли, да его же проклятиями осыпаете, осуждая. А вы знаете, какие муки совести испытывает он?

– Не испытывает! – Павел попытался было возразить, но, встретившись с острым взглядом пожилой женщины, замолчал на полуслове.

– А ты разве это знаешь? Ты говорил с ним? – Павел молчал, лишь сжались руки в кулаки, да желваки заходили на скулах.

– Вижу, что не говорили вы с ним. Ни ты, – мундштук трубки указал на Герберта и вернулся к Павлу, – ни ты! Никто из вас не говорил с ним. Потому‑то вам двоим и нет покоя. Прощать тоже надо уметь.

– Может, мне ему еще и другую щеку подставить? – усмехнулся Павел зло и уже сам, не дожидаясь указания, потянулся к бутылке, разлил по рюмкам, но выпивать не спешил.

– А ты, мил человек, если уж цитируешь Библию, то должен знать и другую истину: «Чтобы остановить зло, не надо отвечать злом на зло. Но и подчиняться злу никогда не нужно». Это из первого послания апостола Петра, чтоб ты знал, – процитировала Агриппина Библию. – А вы оба подчинились злу. Не вам судить друга вашего. Для этого есть высший суд, и у каждого из вас он будет свой – это уж вы мне поверьте! В свой срок и у всех он будет, так уж устроено все в этом мире.

Павел с Гербертом молчали, не глядя друг на друга. Агриппина перевела взгляд с одного мужчины на другого и закончила, припечатав:

– И прощать своего друга здесь, на этом свете – это уже ваши испытания, чтоб вы оба знали. Потому как простить не для галочки, а по совести – этому тоже надо учиться.

Агриппина отложила свою трубку на стол, подняла свою недопитую рюмку и произнесла:

– И вот эту рюмку я выпью за вас. За то, чтоб прошли вы свое испытание достойно и с честью, ибо не дано нам судить себе подобных. Нет у нас с вами тут таких прав.

На этот раз Агриппина выпила свою рюмку до дна, резко поставила ее на стол, отщипнула кусочек сыра, зажевав крепкий напиток, и повернув голову в сторону кухни, произнесла:

– Вот и жаркое ваше подоспело, сейчас Степан принесет.