Не бесите Павлика

Неподалеку, блаженно щурясь на солнышке, лежала гигантская кровожадная псина. Когда она смачно зевнула, я смогла рассмотреть ровные ряды белых острых зубов.

Ну точно! Маньяк надо мной сначала надругается, потом разрубит и скормит своему псу. От таких мыслей перед глазами круги поплыли, и я едва смогла справиться с подкатившей дурнотой.

Откуда‑то из‑за дома вышла коричневая коза с длинными тонкими рогами. Она недовольно пихнула в бок собаку и пошла дальше, прихватывая то тут, то там сочную травину.

Что ж, компания замечательная, спасибо, что приютили, но надо выбираться, пока они обо мне не вспомнили.

Все так же на цыпочках прокралась к двери и попыталась ее приоткрыть. Попытка с треском провалилась – заперто! Этот демон замуровал меня, посадил в темницу! От волнения руки мелко затряслись, и мне стоило огромного туда удержаться от воплей и истерики.

Вернулась к первому окну, в котором, кроме леса и куска поляны, ничего больше не видно, потянула за старомодную щеколду. Она сначала упиралась, а потом нехотя с легким скрипом поддалась. С улицы по‑прежнему доносился размеренный стук топора, и это внушало надежду, что меня пока никто не хватится.

Медленно, буквально по миллиметру, опасаясь скрипов и скрежета, я начала приоткрывать окно. С трудом. Приходилось давить на раму и одновременно приподнимать, чтобы створки не терлись друг о друга. Спустя пять минут, за которые я успела поседеть и похудеть на пяток килограмм, мне удалось открыть чертову створку.

Желая убедиться, что меня никто не услышал, я метнулась ко второму окну. Мужик по‑прежнему колол дрова, псина безмятежно спала, а коза бродила из стороны в сторону, выискивая особо вкусные листочки.

Надо выбираться из этого ада.

Меня больше всего волновал вопрос обуви. Босиком по лесу? Да я и ста метров нормально не пройду, обязательно либо порежусь, либо пятку проткну и помру, истекая кровью в Богом забытой глуши.

В куче старого барахла я раскопала жуткие вонючие тапки со смятыми задниками. Сорок пятого размера. У меня тридцать восьмой. Я в этих галошах как в ластах буду. Но босиком еще хуже.

С трудом преодолевая брезгливость, выковырнула из кучи несколько тряпок и дырявые носки. Набила в тапки ветоши, носки натянула и померила обувь. Неудобно, но по крайней мере не сваливается, и ноги хоть как‑то будут защищены.

Размеренный стук за окном стих, и я замерла, едва дыша от страха. Неужели идет?

К счастью, спустя несколько мгновений звуки возобновились. Пора! Я тут же устремилась к раскрытому окну. Сначала забралась на табуретку, потом высунула в проем голову, плечи и кое‑как выбралась наружу.

Мужик все так же колол дрова и не догадывался, что его пленница крадется прочь, сгибаясь в три погибели и пытаясь слиться с травой, изображая большую лохматую гусеницу.

Первые шаги дались с трудом. Ноги дрожали, сердце гудело, как ненормальное, а дыхания не хватало. Сначала ползком. Потом все быстрее, быстрее и последние метры до кромки леса я преодолела бегом, нелепо вскидывая ноги в неудобных тапках‑ластах.

Отчаянный рывок, и, едва сдерживая ликование, я шмыгнула меж двух массивных стволов в спасительную тень.

Нервы были на пределе. Меня трясло так, что руки‑ноги ходуном ходили, однако расслабляться и горевать не время. Вопрос жизни и смерти. В любой момент маньяк мог зайти в дом, обнаружить мой побег и броситься в погоню.

Я не имела ни малейшего понятия в какую сторону идти, но одно знала наверняка: надо уходить как можно дальше из этого страшного места.

Темный шершавый ствол послужил мне укрытием, пока я льнула к нему и, вытягивая шею, смотрела на дом, прилегающие территории, на окружающий со всех сторон зловещий лес.

На другой стороне поляны между деревьев отчетливо виднелась тропа, уходящая прочь.

Тропа – это хорошо. Тропа – это то, что надо. Она обязательно куда‑нибудь выведет. Осталось только по дуге обогнуть дом вместе со всеми его чудовищными обитателями.

Пристально глядя себе под ноги, я выбирала открытые ровные места и только потом делала осторожный шаг. Побег продвигался медленно. Через каждых пять метров я замирала, как богомол, прислушивалась до рези в ушах и только потом двигалась дальше.

По‑моему, прошла целая вечность, прежде чем я добралась до противоположной стороны поляны. Теперь мне прекрасно было видно всю банду: жующую козу, блаженно спавшую собаку и страшного мужчину, орудующего топором.

Я как завороженная смотрела на широкую спину, чувствуя, как липкие щупальца страха опутывают меня все сильнее. Замах, удар. Замах, удар. В этом была какая‑то жуткая красота. Готовые поленья он складывал ровными штабелями под специальный навес у стены дома, стирал пот со лба и продолжал колоть чурки.

Входная дверь в домик была распахнута, обнажая черное зловещее нутро, на перилах крыльца развешаны какие‑то тряпки. Там же валялась небрежно брошенная пила.

Дольше смотреть на эту обитель зла не было сил. Я уже вышла на тропу и теперь со всех ног бросилась прочь. На волю.

Дорожка неустанно петляла между высоких деревьев, и я покорно следовала по ней, позволяя уводить себя все дальше и дальше от страшного места. С каждым шагом на душе становилось все спокойнее, и во мне крепла уверенность, что смогу выбраться из этой переделки с минимальными потерями. Но!

Очередной крутой изгиб вывел меня к высокому раскидистому кусту орешника, под которым сидел медведь и с упоением жевал то ли корешок, то ли чью‑то кость.

Я столбенела. Ноги примерзли к земле, язык прилип к небу, а внутри все оборвалось.

Медведь! Медведь, вашу мать! Живой, лохматый медведище!

Он подозрительно смотрел на меня маленькими черными глазками и продолжал глодать свое лакомство. Где‑то внутри этой меховой кучи зарождалось глухое рычание.

Я попятилась, в очередной раз за эти сутки прощаясь с жизнью. Потом и вовсе развернулась и торопливо пошла обратно.

Перспектива быть задранной косолапым показалась мне еще более страшной, чем возможность быть изнасилованной. Поэтому теряя тапки припустила обратно к избушке. У мужика хоть пила имелась, есть чем от зверюги отмахиваться. Если спасет – я к нему сама на колени запрыгну.

Медведь посидел, недоуменно глядя мне в спину, потом откинул в сторону обглоданный корешок, или что он там жевал, и будто нехотя, вразвалочку посеменил за мной.

Один тапок я потеряла, споткнувшись о корень, подло выглядывавший из земли. Второй тапок хлябал и норовил зацепиться за каждую кочку. Я отшвырнула его в сторону и почесала дальше в одних носках, гулко стуча пятками по утоптанной, высохшей от летного зноя земле. Медведь приближался, и его ворчание становилось все более недовольным. Если вначале он еще сомневался, то сейчас точно созрел полакомиться глупой человечинкой.

Из кустов я вылетела на полянку, где стояла избушка. Поскользнулась на траве и едва не растянулась во весь рост.

– Черт!

На мой писк мужик в клетчатой рубашке обернулся и замер с топором, занесенным для удара.