Не забудь меня похоронить

Крещение своё я помнил прекрасно. Как‑то отец Игорь спросил, почему я не ношу крестик. Может, одноклассников стесняюсь или потерять боюсь? А я честно ответил, что, кажется, некрещёный.... Честно, мы общались уже несколько месяцев, но впервые обратили на это внимание.

– Прости Господи, – он перекрестился, – ты чего раньше не сказал? Да и я молодец – думал, ты крещёный, как крестят младенцев. А потом дети об этом даже не знают.

– А что делать? Это же грех?

– Глупым быть грех, – как отрезал отец Игорь, – а это не про тебя. Спроси у родителей, да, знаю сложно у тебя с ними. Но родительское дозволение важно, мы не в Советском Союзе живём. И приходи в субботу.

– А вы… – у меня перехватило горло. Я поднял взгляд на бородатого старца у окна – преподобного Сергия Радонежского, – а вы станете моим крёстным отцом?

Отец Игорь внимательно посмотрел на меня.

– Чувствую, пожалею я об этом, но да – стану.

Мне стало неловко.

– Вас, наверное, часто просят?

Отец Игорь усмехнулся, и тут же ответил:

– Да нет, ты первый. Удивительно. Хотя должны бы… по разговорам пастырей, для священника это обычное дело. Я уж думал, что со мной не так, недостоин, может быть? А тут ты. Так что будешь первым и единственным моим крестником.

Мы помолчали. Потом я задал важный для меня вопрос:

– А голоса… пропадут? Тени исчезнут? Может, они и приходили потому, что я некрещёный?

– Нет, Кир, всё намного сложнее. Твой дар – дар, а не проклятье. Он не исчезнет. Научись пользоваться своим Словом. Гони их – и да воздастся тебе сторицей. И не забудь спросить родителей, хорошо?

Ну я и спросил, за ужином в тот же день:

– Пап, мам, я хочу креститься. Можно?

Отец оторвал взгляд от газеты.

– А ты разве нет? Ты же в церковь ходишь. Ну, крестись. От нас что надо?

– Да ничего. Просто устное согласие.

Честно, я ждал, что он будет возмущаться, спорить…

– А, ладно. Это всё?

Это было всё.

***

Кир, а раньше ты не догадывался, что он тебя даже не слышал и не вникал? Не смутило, что, кажется, для него «ходить в церковь» и «быть крещёным» – равносильные понятия? Ну да, я…

– Рельса, я вхожу?

Брат толкнул дверь и уселся на свою кровать.

– Славка, – я кинул в него подушку, – не надо звать меня Рельсой. Нифига не смешно.

– Тебе нет, а мне – да, – он заржал. Он находился в том дурацком возрасте, когда любят пошутить на сортирно‑словесные темы. Десять лет, что с него взять.

– Иди уроки учи, Адвокат, – буркнул я.

– Легко! – он чуть ли не козырнул, уселся за стол, включил планшет с вайфаем.

– Опять из сети списываешь?

– Ты ничего не докажешь, – он хмыкнул. – Не парься, Рельс, я эту четверть без троек закрою. Можешь за меня помолиться.

Я махнул рукой. Хотелось сказать «отвали», но когда видишь, как падают люди, которые оказываются рядом, просто потому что тени решили выполнить мои слова, то боишься говорить лишнее – вдруг что‑то пойдёт не так? Вдруг… что‑то пойдёт не так? Я коснулся креста под футболкой. Кусочек металла успокаивал. Это лишь игра разума, наделяющая силой простую вещь. Но всё же…

Огромные наушники полностью отключили внешний мир звуков и наполнили сознание гитарными риффами Motorhead. Вот, теперь можно спокойно делать уроки и даже подпевать, не понимая смысла. Когда я закончил, Славка ещё тупил в интернете. Ну и ладно, я ему всё равно не авторитет. Даже папа не всегда справляется, так что я прочитал молитву и лёг спать.

Проснулся я посреди ночи, будто кто в ухо крикнул. Горел свет – Славка забыл выключить настольную лампу. Я встал и, не включая освещение в коридоре, прошёл в ванную. Умылся, глотнул воды. Посмотрел в зеркало: обычный русоволосый парень, среднего роста. Совсем не Рельса. Славка придумал это прозвище случайно. В детстве он звал меня одно время Кириль, Риль, Рель… ну и досклонял до Рельсы. Так и осталось. Вроде и не обидно, но всё равно раздражает.

Сквозь стенку я услышал знакомый голос и тихо шагнул в коридор. На кухне сидел отец. Горел только экран его сотового.

Женский голос из трубки нежно шептал:

– Егор… я скучаю…

– Я ведь говорил, Лиза, не звони мне по ночам!

Что сказала девушка, слышно не было, отец в кои‑то веки убавил звук микрофона до минимума. Но его тихий голос я расслышал отчётливо:

– Да, это было отлично. Ты прекрасно умеешь… Но я хочу сначала решить все дела в семье, сыновей обеспечить. А потом уже думать, как уйти. Мне и так сейчас сложно, как ты не понимаешь!

Дальше я слушать не стал. В ушах звенело. То есть он решил позаботиться о семье не потому, что заботился. И этот дневной разговор, и психолог, и навязчивая опека – не любовь вовсе, а чувство вины… Мерзко. Отвратно. Ужасно.

Надо бы пойти и сказать ему, что я слышал. Маме – чтоб знала она. Надо бы пойти. Но стоило мне вернуться в свою комнату, как я провалился в знакомый кошмар. Он не снился мне очень давно.

Кладбище. Похороны деда. Призрачный манящий женский голос.

Ты только не забудь его похоронить, слышишь?

***

– Рельса, ты чего на полу спишь? С кровати упал или так и заснул?

– Тихо, – я потянулся. – Славка… сколько времени?

Брат был уже одет, а за окном стало подозрительно светло.

– Половина восьмого.

– Мы опоздаем, – буркнул я и сел. Всё тело болело. Неужели я провалился в сон, не дойдя до кровати? Славка поднял рюкзак.

– Ты – да. А я успею. Родители уже куда‑то свалили, на работу, наверное.

Я подскочил, схватил брюки. Рюкзак я собрал ещё вчера.

– Подожди, блин! Упрёшься один, а потом мне влетит! Набери родителям, пока я одеваюсь!