Неестественная смерть
– Все так. И, разумеется, у нас есть только его версия действий племянницы и сиделки, а он, мягко выражаясь, испытывает к сиделке очевидную неприязнь. Кстати, мы не должны упускать ее из виду. Она – последняя, кто был рядом со старушкой перед ее смертью, и это она сделала ей тот самый укол.
– Да‑да, но укол, как оказалось, ни при чем. Если и есть в этом деле что‑то известное наверняка, так именно этот факт. Или ты подразумеваешь, что сиделка могла сказать пациентке что‑то такое, что сильно взволновало ее и вызвало шок? Старушка, конечно, была немного не в себе, но не настолько, чтобы не понять нечто на самом деле для нее страшное. Может, сиделка сдуру сболтнула ей что‑нибудь насчет близкого конца? Дама, похоже, была весьма чувствительна к этой теме.
– Вот! – воскликнул лорд Питер. – Я все ждал, когда же ты подойдешь к этому. Ты помнишь, что во всей этой истории есть один действительно зловещий персонаж – семейный нотариус?
– Ты имеешь в виду того, который приезжал поговорить с ней насчет завещания и был так скоропалительно ею уволен?
– Да. Предположим, он хотел склонить свою клиентку изменить завещание в пользу какого‑то другого лица – кого‑нибудь, кто не участвовал в поведанной нам истории и о ком мы еще ничего не знаем, – и, не добившись ничего сам, подослал вместо себя сиделку.
– Пожалуй, чересчур замысловато, – с сомнением ответил Паркер. – Он ведь не знал, что невесту доктора уволят. Если только не был в сговоре с племянницей, конечно, и не уговорил ее заменить сиделку.
– Нет, Чарлз, это пустой номер. Племянница не могла вступить в сговор с нотариусом, чтобы лишить себя наследства.
– Да, ты прав. Тем не менее, мне кажется, в этой идее что‑то есть: старушку могли случайно или сознательно напугать до смерти.
– Да. Но ни в том, ни в другом случае это нельзя было бы считать намеренным убийством. Однако рассмотреть эту версию не помешает. Кстати. – Он позвонил в звонок. – Бантер, не отнесете ли вы письмо на почту?
– Разумеется, милорд.
Лорд Питер придвинул к себе бювар.
– Что ты собираешься писать? – спросил Паркер, не без любопытства заглядывая другу через плечо.
Лорд Питер написал: «Разве цивилизация не прекрасна?», поставил подпись под этим коротким посланием и положил его в конверт.
– Не хочешь получать дурацких писем, Чарлз, – улыбнулся он, – не ставь свой вензель на шляпную подкладку.
– И что ты намерен делать дальше? – поинтересовался Паркер. – Надеюсь, не отправишь меня в шляпное ателье узнавать имя клиента? Не имея полномочий, я не смогу этого сделать, они наверняка устроят дикий скандал.
– Нет, – ответил его друг. – Я не собираюсь покушаться на тайну исповеди. По крайней мере, в шляпной области. А вот если бы ты мог оторвать минуту времени от поисков своего таинственного корреспондента, который, вероятно, отнюдь не жаждет быть найденным, я бы попросил тебя вместе со мной нанести визит одной моей подруге. Это не займет много времени. Думаю, тебе самому будет интересно. На самом деле ты станешь первым, кого я с ней познакомлю. Она будет очень тронута и польщена.
Лорд Питер улыбнулся немного смущенно.
– О! – воскликнул Паркер, испытывая некоторую неловкость. Хоть они и были близкими друзьями, Уимзи всегда вел себя сдержанно, когда речь шла о его личной жизни, – не то чтобы скрытничал, просто обходил эту тему стороной. Нынешняя откровенность друга, видимо, знаменовала переход их доверительности в новую стадию, и Паркер не был уверен, что хочет этого. Он руководствовался в жизни усвоенными от рождения нормами поведения среднего класса, в которых был воспитан, и, признавая, что окружению лорда Питера свойственны иные моральные стандарты, никогда не предполагал, что ему придется столкнуться с их практическим проявлением.
– …в порядке эксперимента… – продолжал тем временем Уимзи, словно бы немного застенчиво. – В общем, я поселил ее в удобной маленькой квартирке в Пимлико. Ты ведь съездишь туда со мной, Чарлз? Мне правда очень хочется, чтобы вы познакомились.
– Ну да, конечно, – поспешно ответил Паркер, – с большим удовольствием. А… как давно?.. То есть…
– О, всего несколько месяцев назад, – сказал Уимзи, ведя друга к лифту, – но, похоже, все складывается вполне удовлетворительно. Мне это намного облегчает дело.
– Понимаю.
– Я не стану ничего объяснять, пока мы туда не приедем, там ты сам все поймешь, – не умолкал Уимзи, с излишней силой захлопывая дверь лифта, – но, как я уже сказал и как ты увидишь, для меня это – некий новый поворот. Ничего такого прежде у меня не было. Разумеется, как говаривал Соломон, нет ничего нового под солнцем, но рискну предположить, что все эти «жены и дикобразы»[1], по словам невинного ребенка, несколько портили ему настроение. Как ты думаешь?
– Наверняка, – согласился Паркер, а про себя отметил: «Бедолаги, им всегда кажется, что у них все не так, как у других».
– Занятие… – увлеченно продолжал Уимзи. – …Эй, такси!.. Каждому нужно какое‑нибудь занятие… Сент‑Джордж‑сквер, девяносто семь «а»… В конце концов, нельзя винить людей за то, что им всего лишь требуется какое‑то занятие. Я хочу сказать, зачем язвить? Они без этого не могут обойтись. Полагаю, гораздо гуманнее дать им такую возможность, чем насмехаться над ними в книгах. Книги писать легко. Особенно если вы пишете либо дрянную историю на хорошем английском, либо хорошую историю на дрянном английском, чем, на мой взгляд, и занимается большинство писателей в наши дни. Ты согласен?
Мистер Паркер согласился, и лорд Питер продолжал свои рассуждения о литературе, пока кеб не остановился у одного из тех высоких несуразных домов, которые изначально предназначались для большой викторианской семьи с обширным штатом неутомимой прислуги, а потом были разделены каждый на полдюжины неудобных пенальчиков для сдачи в аренду.
Лорд Питер нажал верхнюю кнопку звонка, рядом с которой значилось: «Климпсон», и непринужденно прислонился к перилам крыльца.
– Шесть лестничных пролетов, – объяснил он, – ей нужно время, чтобы открыть дверь, потому что в доме, видишь ли, нет лифта. Но на более дорогую квартиру она не согласилась: сочла, что это будет неуместно.
[1] Имеется в виду широко известный в англоязычных странах ответ одной воспитанницы католической школы на вопрос: «Сколько жен и наложниц было у царя Соломона?» «Дикобразы» возникли из‑за схожести английских слов porcupines (дикобраз) и непонятного ребенку concubines (наложницы).
