Немой. Книга 2. Охота на нежить

Когда я проснулся, в окно ярко светило утреннее солнце. В ветках яблони за окном вовсю заливалась какая‑то пичуга. Она мелодично распевала, талантливо изображая колокольчик. Потом принималась быстро цокать и насвистывать. В самом конце выдавала головокружительную трель, после которой песня повторялась.

И вот чего орать? Лето кончается, птенцов уже не высидишь. Видимо, птица не искала пару, а старалась исключительно из любви к искусству.

Я протянул руку и нащупал пустые складки одеяла. Глашка уже поднялась и свалила.

Бабе Дуне помогает, что ли? А я‑то надеялся на небольшую порцию утренних нежностей. Ну, или на большую – это как пойдёт!

Долго расстраиваться я не стал. Если жратва не идёт к Немому – Немой сам идёт за жратвой. Я вскочил, наскоро умылся у жестяного умывальника и почистил зубы при помощи толчёного мела и тщательно разжёванной еловой веточки.

Ну, а хер ли? Для голодного мужика зубы – основной рабочий инструмент! А для кота – тем более! Их беречь надо.

Умывшись, я выглянул в окно и убедился, что никакого чёрного облака на горизонте не видно. Небо было таким ясным, словно его всю ночь стирали, а теперь повесили просушиться на августовском солнце.

Птица, увидев меня, испуганно вспорхнула с ветки и улетела. На лету она что‑то возмущённо щебетала. Можно подумать, какие мы нежные! Это ты ещё Хлюпня не видела!

Я распахнул створки окна пошире и отправился вниз, надеясь раздобыть еды.

 

Вся компания уже сидела за столом.

– Ну, ты и дрыхнуть, Немой! – одобрительно сказал Сытин, увидев меня.

– И вам доброе утро! – ответил я и плюхнулся на свободный стул.

Ко мне тотчас же подлетела тарелка с горячими золотистыми блинами, политыми клубничным вареньем.

– Кушай, внучек! – сказала тарелка голосом бабы Дуни.

Не успел я запихать в рот первый блин, как с улицы кто‑то громко постучал в ворота.

– Кого там принесло с утра пораньше? – недовольно проворчал прадед.

– Сиди, дед Миша, – сказал я, поднимаясь из‑за стола. – Я схожу, посмотрю. Мыш, пригляди, чтобы они мои блины не сожрали, ладно?

– Хорошо, Немой! – кивнул Мыш. – Но учти, что жевать на ходу – вредно для здоровья.

– Ничего, – улыбнулся я, – моему здоровью хер навредишь! А ты почему один? Где супруга?

– С детьми, – ответил Мыш. – Она стесняется пока – не привыкла ещё.

– А чего нас стесняться? – удивился я и вышел за дверь.

На улице я с удовольствием втянул в себя свежий воздух. Он ещё не успел нагреться и сохранил остатки ночной прохлады.

Хорошо‑то как, бля!

В ворота снова постучали.

Я спустился с крыльца и заметил, что земля вдоль забора еле заметно вспучилась. Или показалось? Я пригляделся – нет, не показалось! Земля, действительно, слегка шевелилась. Питомцы деда Миши исправно несли сторожевую службу.

Я подошёл к воротам и отодвинул тяжёлый засов.

 

За воротами стояли трое. Они выстроились друг за другом, словно занимали очередь.

Первым стоял крохотный мужичок с растрёпанными волосами и бородой соломенного цвета. Ростом он едва доходил мне до пояса.

Мужичок был замотан в холщовый мешок, из которого торчали голые волосатые ноги и тощие руки.

За лохматым карликом стоял, судя по виду, его двоюродный брат. Ростом не выше первого, но борода и волосы русые. К бороде прилипли высохшие берёзовые листья. Одеждой ему служил измочаленный банный веник.

Замыкал очередь коренастый детина, чем‑то похожий на Василу. На его грубом, словно топором вырубленном лице простодушно моргали светло‑голубые глаза.

Услышав скрип ворот, вся троица с надеждой уставилась на меня.

– Вам чего? – спросил я, на всякий случай загораживая телом проход.

– Мы к князю! – уверенным басом ответил первый мужичок. – На приём пришли, с жалобами. По обычаю.

Охереть!

– К какому князю? – офигевая, спросил я.

– К Немому! – вразнобой загалдели гости.

– Вы вместе, что ли? – не понял я.

– Нет, – снова пробасил первый мужичок. – Где это видано, чтобы домовой с банником вместе ходил?

– Домовой – это ты? – уточнил я.

– Да, – важно кивнул мужичок.

– А ты – банник? – спросил я одетого в веник.

– Банник. С Кузнечного конца.

– А ты?

Я посмотрел на голубоглазого детину.

– Я болотник. Из Лопухинки. Там за деревней клюквенное болотце, так я в нём живу. Клюква ещё не поспела, извини. Я вот грибочков принёс.

Детина вытащил из‑за спины корзинку, полную грибов.

– Тут, понимаешь, какое дело… – начал он.

Но банник с домовым не дали ему договорить.

– Куда ты без очереди?!

– Так я с темноты стою, – начал оправдываться болотник, – всю ночь шёл.

– Мало ли, кто откуда шёл! – зашипел домовой. – Что там у тебя важного, в твоей Лопухинке? Вот у меня беда самая настоящая!

– А у меня?! – подхватил банник. – Совсем стыд потеряли!

– Но я же первый у ворот стоял, – упрямился болотник.

Бля!

Я отпихнул пяткой любопытного шейлуньского червяка, который решил посмотреть на гостей. Приоткрыл ворота пошире.

– Заходите, все трое! И за мной – в дом. Только с тропинки не сворачивать – сожрут!

 

Сытин, увидев гостей, удивлённо поднял брови.

– Это ещё кто?

– Жалобщики мы, – важно ответил домовой. – К князю с жалобами пришли.

– К Немому?