Нет иного света. Мои женщины

А потом еще, еще и еще…

И лишь потом, уже после завершения экзаменов (из которых мне‑таки удалось избежать всех, кроме первого!), когда на стене заочного корпуса появился список студентов, я узнал, что на нашем потоке будет учиться москвичка поэтесса Елена Передреева, занявшая III место на I конкурсе красоты «Московская красавица».

 

* * *

 

Сейчас подобными хэппенингами не удивишь никого; интересуются сущностью лишь девчонки предпубертатного периода да престарелые эротоманцы.

На западе «конкурсы красоты» еще с бог весть каких пор проходили как нечто традиционное и безэмоциональное.

Тот же, первый, воспринимался жителями СССР как почти репортаж из публичного дома… хотя вряд ли был таковым.

 

(Показательным мне кажется и то, что первый конкурс красоты состоялся в 1988 – на год раньше последнего совещания молодых писателей и незадолго до гибели самого СССР и начала конца русскоязычной литературы.)

 

Конкурс создавал впечатление чего‑то крайне пошлого и непристойного. Тем более, что освещал его кичевый усач, который позже долгие годы был ведущим одной из пошлейших российских телеигр.

Отборочные туры на ТВ выглядели омерзительно, и я воспринимал их именно такими.

Образ конкурса красоты оказался таким сильным, что у меня родился одноименный рассказ. В нем нашли отражение эмоции простого советского человека, приведшие героиню к радикальным размышлениям о жизни. Этот рассказ увидел свет в 1991 году, в сборнике «Точка опоры» (повести и рассказы молодых Ленинградских писателей).

Но тем не менее то событие оказалось некоей этапной точной советского социума.

Имена победительниц «Московской красавицы» остались в памяти многих людей до сих пор.

Первых двух я вспоминать не стану, а вот 3‑й стала та самая девушка в матросском костюме.

Я же бы не просто присудил ей 1‑е место, но рядом с ней никому бы не дал и следующих двух.

 

* * *

 

На I курсе заочного отделения нас, как я уже сказал, насчитывалось около сотни человек, распределенных по семинарам: проза, поэзия, драматургия, критика, перевод… имелась и еще какая‑то чертовня, которой я не помню

Общими для всех специальностей были потоковые лекции, но туда исправно ходили только иногородние, которые предпочитали ездить на Тверской бульвар, нежели сутками сидеть в холодном, грязном и вонючем общежитии. Москвичи же появлялись на них от случая к случаю, поскольку имели куда более дружественную среду внеучебного времяпровождения.

Все общались на своих семинарах, причем общежитские, как всегда и везде, несколько отделялись от москвичей.

Лена училась на поэзии, я – на прозе, за все пять лет мы могли так и не узнать самих имен друг друга.

Нас свела судьба: в те годы подавляющая масса советских людей не знала иностранных языков. Владев английским с 5 лет от роду, я был признан пригодным для литературного перевода.

 

(В этой книге можно прочитать 3 мои работы по переводу романа английского писателя Джерарда Тиккелла с оригинального Лондонского издания, которое я раздобыл в те непростые годы уже не помню каким образом.)

 

Лена тоже обладала знаниями – мы оказались в одной спецгруппе и познакомились естественным образом.

И я был тому очень рад.

 

* * *

 

Несмотря на титул почти Королевы красоты, Лена Передреева отличалась характером веселым и общительным.

Я был очарован ею с первых минут совместного пребывания в аудитории (кажется, бывшей дворницкой, в которой когда‑то жил подметавший Литинститутские дворы одиозный писатель Андрей Платонов).

Лена, конечно, было очень красивой; не верящих моим словам отправляю на… страниц Яндекса, где можно увидеть ее конкурсные фотографии, от которых времена нашей учебы отделяли лишь несколько лет.

Но дело было даже не в красоте как таковой – не в совершенстве ее бюста, длине ног, разрезе глаз или форме носа…

По моему глубокому убеждению, некрасивых женщин не бывает в принципе, бывают лишь слепые мужчины.

Лена была живой, как сама жизнь.

И, кроме того, вхождение в модельный бизнес сотворило из нее гражданку мира без национально‑территориальных приоритетов, и это делало ее особо близкой мне по духу.

 

* * *

 

Постепенно я узнал, что после Конкурса красоты Лена получила годовой контракт в каком‑то западном агентстве, откуда привезла модные туалеты, которые теперь радовали наш глаз в институтских аудиториях.

Одним из них был и тот замечательный матросский костюм, который привлек мое внимание и который я потом видел на нашей курсовой королеве не раз и не два.

Она часто и много смеялась без видимых на то причин – точнее, умела солнечно смеяться там, где иной человек мог едва выдавить из себя улыбку.

Общение с Леной всегда дарило беззаботную радость еще и потому, что она была просто неистощима на всякие шутки.

У нее имелась длинная, до пят, шуба из чернобурой лисы – роскошная, какие тогда были в диковинку.

Как‑то раз, появившись в коридоре перед очередной парой по английскому, Лена закричала издали:

– Хотите, покажу вам лисий стриптиз?!

Разумеется, все мы были «за»; последнее слово дарило невнятные надежды.

Радостно хихикнув, королева распахнула свою несравненную шубу…

Взмахнула полами, как крыльями – как делают настоящие стриптизерши, у которых под шубой ничего нет…

…Лена взмахнула великолепной шубой – и все увидели голую лисью кожу, обнажившуюся из‑под отпоровшейся подкладки.

Тогда это показалось смешным; сегодня вспоминается с грустью.

* * *