Нет иного света. Мои женщины

Всю дорогу мы разговаривали о поэзии.

Да, именно о ней: Аня была увлечена всерьез как читатель, я писал стихи – хотя тогда еще почти никакие.

Моя платоническая возлюбленная сделала очень много для меня как поэта.

Именно Аня К. взяла для меня – на свое имя! – двухтомник Евтушенко в библиотеке Педагогического института, где имела контакты. В годы, когда просто так было трудно купить даже «Евгения Онегина», этот поступок сравним с нынешним предложением покататься на арендованном под залог «Боинге‑747». Евтушенку я в те годы уважал (впрочем, тогда Евгений еще не опустился с высот поэзии до пьяного эпатажа в ресторане ЦДЛ), стихи его произвели на меня впечатление свежего родника.

И вызвали лавину новых самоощущений и самовыражений…

Летняя сессия 1979 года завершилась гораздо быстрее, нежели мне того хотелось.

Я улетел домой в свою трижды (ну, может быть, тогда еще лишь дважды) прОклятую Уфу, Аня – в Целиноград, где подвизался ее муж‑геолог (с которым, как мне хотелось верить, у нее было не все складно).

Тем летом (кажется, еще не сильно дождливым) мы перекинулись несколькими письмами – помню, в одном из них Аня говорила:

 

«Хороший ты, Витя, мужик, а дальше станешь еще лучше, заматереешь».

 

И сообщила, что начала «всерьез влюбляться в своего мужа» со всеми вытекающими обстоятельствами.

А я, хоть и сознавая нулевой уровень своих шансов, долго носил маленькую Анину фотокарточку в своем кармане.

Ане К. я написал десятки стихов и большую фрагментарную поэму, на какой‑то срок эта маленькая женщина с усталыми глазами составляла главную часть моей жизни.

Моя иррациональная привязанность к этой тупиковой любови выразилась в том, что летом 1979 года аз многомудрый, уподобившись «барбудос» Фиделя Кастро, не брил усов.

А в стремлении к самосовершенству дал себе обет не выражаться и хранил его даже летом 1980 года на военных сборах, о чем поведал в мемуаре «Юрий Федорович Дерфель поддержал под локоток».

На 4 курсе мы с Аней, кажется, встречались раз или два – по инерции весенних ощущений – а потом все само собой сошло на нет.

Когда спустя несколько лет, уже в аспирантуре, я случайно встретил Аню в библиотеке исторического факультета, мне казалось, что все происходившее было не со мной… Точнее, не с нами.

Хотя, по большому счету, с нами ничего особенного и не происходило.

Но я на всю жизнь остался благодарен ей за толчок, который поднял меня на новый уровень поэзии.

 

(Ведь несмотря на то, что свои стихи я позиционирую как побочный продукт производства, проза без поэзии мертва в стилевом отношении.)

 

Видимо, не случайно в списке моих любовей Аня К. проходит под счастливым №7.

 

* * *

 

Анна №3 – просто Анечка – была студенткой уже не помню какого института.

Мы познакомились с нею в школе танцев Дворца культуры им. С. М.Кирова на Среднем проспекте Васильевского острова в Ленинграде.

 

(Эпохальную роль этого дворца и единственной в жизни автора женщины по имени Тамара описывает мемуарно‑публицистический роман «Умерший рай». )

 

Анечка была своеобразной.

Она выглядела, как какое‑то крепенькое Буратино.

На улице из‑под ее вязаной шапочки с кисточкой всегда выбивался упрямый чубчик.

Но когда Анечка шапочку снимала, то оказывалось, что никакой это не чубчик, а хвостик коротенькой косички, закинутой с затылка на лобик.

Мы танцевали с нею танго и джайв на бальных вечерах и именно с нею я ощутил себя «водящим» партнером, способным сделать с партнершей все, что угодно.

Примерно так, как с Людой в повести «Вальс‑бостон».

 

(Людмила у меня была в самом деле одна‑единственная, но с нею связаны воспоминания совсем иного рода.

Уточнять не буду, скажу лишь, что мой зодиакальный знак может быть прочитан как «69»…

А также замечу, что нечто сходное связано и с единственной моей Лидией.)

 

С Анечкой мы поссорились на пустом месте и расстались как партнеры, но вспоминаю я ее без горечи.

Расставшись с нею, я тут же нашел в партнерши очередную Олю (!) – маленькую, гибкую (в джайве она закидывала свою ногу выше моей головы) и легкую (в танго я мог поддерживать ее одной рукой хоть две фигуры подряд). Об Оле тоже стоило написать, но здесь я пишу об Анях.

 

* * *

 

Четвертой является моя сокурсница по Литинституту Аня Дубчак – писатель Анна Данилова.

О ней – главной АНЕ всей моей жизни – все слова впереди.

 

* * *

 

Пятой была Екатеринбургская (позже проживавшая в Германии) писательница Анечка Болкисева.

Милая обаятельная женщина, знаменательная для меня многими моментами.

От нее я узнал, что в курсе современной русской прозы филологического факультета Уральского государственного университета, где Анечка училась, еще в прошлом веке изучали мой рассказ «300 лет» по журнальной публикации в «Октябре».

Анечка сама публиковала меня в интернет‑журнале «Точка зрения» и писала обо мне очень теплые статьи.