Неверноподданный в Новом Свете
И вот Юлий при полном параде через весь город поехал на интервью. По указанному адресу не было ни университета, ни колледжа, ни даже обычной школы. Он зашёл в теплушку, стоявшую посреди стройки, и спросил, где здесь находится ближайшее учебное заведение.
– Зачем оно вам нужно? – полюбопытствовал мужчина, который был там за старшего. Юля ответил, что он приехал на интервью, а прислали его из джуйки.
– Так значит, Сьюзан говорила мне про вас, – сказал мужчина.
– Наверно, вот моё резюме.
Мужчина прочитал резюме и сказал, что произошла ошибка и подходящей позиции для Розенталя у него нет.
– Я согласен на любую работу, – возразил Юлий.
– Так уж и на любую, – засомневался мужчина.
– Да.
– Ну, так слушайте, – и мужчина объяснил, что ему требуются рабочие, которые умеют делать то же, что ты делал на шабашке. Юля, даже при своём плохом знании языка, всё понял правильно. Он хотел тут же поехать обратно и сказать Сьюзан всё, что о ней думает, но русский язык она не понимала, а английский он знал недостаточно хорошо. Думаю, с тех пор он и занялся неформальной лексикой. Благодетельница его, узнав, что он отказался от работы, тоже была недовольна. Она, видно, хотела привести ему в пример своего деда, который не перебирал харчами, начал свою карьеру простым сапожником и благодаря настойчивости и трудолюбию основал магазин по продаже обуви и дал образование детям. Америка – страна неограниченных возможностей, но даже здесь никто не принесёт миллион на блюдечке с голубой каёмочкой, его нужно заработать. А Юлий, не успев приехать, рвётся в профессора.
Розенталь понял, что помочь ему может только он сам, и стал рассылать своё резюме, при этом он внимательно следил за изменениями, происходившими в Советском Союзе. Это интересовало его как специалиста. А тогда в России шли дебаты о том, как люди должны обращаться друг к другу. Слово «товарищ», после многолетнего насильственного использования, применять уже не хотели, называть друг друга «господин» ещё не привыкли, а обращение «человек» звучало не так уж и гордо[1], и, поскольку более важные проблемы политики решить не могли, они долго с энтузиазмом обсуждали этот вопрос.
Между тем Юлий продолжал рассылать своё резюме, куда только мог, и когда в ЦРУ открылась вакансия преподавателя русского языка, послал его и туда.
– Как же, ведь он кончал театральный? – спросила Рая.
– В Нью‑Йорке ему сделали три перевода диплома: один – как режиссёру театра и кино, другой – как лингвисту, а третий – как дирижёру, а поскольку русских в то время ещё было мало, то никто не обладал достаточной квалификацией, чтобы уличить его в шельмовстве. А уж когда он приходил на интервью, его тем более не могли заподозрить в обмане. Его пригласили на собеседование. Он опять надел корсет, покрасил волосы, взял нужное для этого случая резюме и пошёл. Там на проходной его встретили два очень пожилых господина с благородной осанкой и изысканными манерами. Они предложили ему пройти через устройство, которое теперь стоит в любом аэропорту. Его корсет зазвенел. Юлий смутился, но вынужден был раздеться и показать, что именно вызвало тревогу. Пожилые, а точнее – полуживые, господа одобрительно переглянулись. В специальном кабинете старший из сопровождающих, указывая на стул, сказал:
– Садитесь, пожалуйста, милостивый государь.
Юлий подумал, что можно предложить советским гражданам использовать это давно уже вышедшее из моды выражение, но сразу же спохватился: последних государей в Советском Союзе расстреляли в 20‑х годах, а слово «милостивый» никак нельзя было применить к жителям страны, где люди всё время искали врагов, предателей и диссидентов. Понял он также, почему недавно американская разведка с треском провалилась, а тридцать два работника американской миссии высланы из Советского Союза как персоны non grata. У него бы тоже вызвали подозрение люди, которые бы обратились к нему «милостивый государь». Он тут же озвучил свою мысль. Господа опять переглянулись, но теперь уже не как милостивые, а как весьма недоброжелательные, и Юлий сразу понял, каков будет исход собеседования. Сначала он расстроился, а потом, мысленно смирившись с неудачей, расслабился и на вопросы стал отвечать прямо и честно, а не так, как требовали правила игры. В конце встречи его спросили, есть ли у него допуск, и он ответил, что этот вопрос ему задавали в Советском Союзе, когда хотели отказать от права поездки за границу. Допуск в науку он уже давно получил, а если милостивые государи хоть немного подумают об интересах ведомства, в котором служат, то оформят ему допуск сами.
Они простились и сказали, что сообщат ему своё решение. По принятым тогда правилам он должен был написать им письмо, поблагодарить за время, потраченное на собеседование, выразить горячее желание работать в их организации и, перечислив все свои достоинства, подчеркнуть, что он – самый подходящий кандидат. Он этого не сделал в полной уверенности, что его не возьмут. Однако ему прислали офер, а потом он узнал, что через специальное полупрозрачное стекло его собеседование наблюдал очень высокопоставленный чиновник, руководитель русского отдела. Он решил, что «этот молодой человек», которому было тогда уже пятьдесят три года, внесёт в обучение шпионов русскому языку свежую струю.
– Ну, и внёс?
– Наверно. Во всяком случае, больше американская разведка так не проваливалась, но через два года Юлия уволили. Он отказался поехать на курсы обмена опытом.
– Почему?
– Потому что тогда в России был короткий период поклонения Америке. Проводились даже совместные учения ЦРУ и КГБ, и Юлий должен был проходить их в подвалах родственной организации, которая находится в Москве на Лубянке.
– Что же Юлий делает теперь?
– Летом преподаёт в университете в Мидлберри, а в течение учебного года ведёт хор в каком‑то университете Нью‑Йорка.
* * *
– Юлий тебе понравился, – сказал Боря жене, когда они вернулись домой.
– Да, – согласилась Рая.
– И я даже знаю, почему.
– Ну и почему?
– Он похож на твоего отца, – сказал Борис.
– Ты меня ревнуешь?
– Нет, но ты своим поведением подаёшь неправильные сигналы.
– Может, как раз наоборот, правильные, – возразила Рая. Она видела, что Борис нервничает, и хотела успокоить его.
[1] Выражение из пьесы Горького «На дне»: «Человек – это звучит гордо».
