Невинная для бандита

– Валера, проблемы с камерами в доме. Восстановить. Срочно. И выведи на мой планшет.

Умный парень. Подвернулся мне случайно пару лет назад. Ни единого вопроса – только короткое “понял”.

Счет шел на минуты, а в груди разливалось мерзкое чувство, что сегодня мог потерять единственного близкого человека – мою девочку. И если это случится…

Думать об этом я себе попросту запрещал.

 

 

– 11 Есения ‑

 

Честно говоря, идя за Германом, я опасалась, что это окажется каким‑то глупым розыгрышем или очередной проверкой. Поэтому когда увидела малышку, даже не сразу рискнула подойти.

Мороз, конечно, оставил напутствие в своей манере, но я уже попала под влияние очаровательной крохи.

Такая маленькая, такая чудесная.

Я очень любила детей. И во время работы в доме малютки мне было жалко каждого ребеночка. Меня часто ругали за то, что я приучаю несчастных отказников к рукам, что это только усугубляет их состояние. Но я все равно не слушалась. Потому что не могла не подойти к малышу, которому не хватало внимания, который жадно тянул ручки в поисках тепла.

Разве это плохо – дать им хотя бы то, что можешь? Да, взять их себе я не могла. Но могла уделять внимание, играть, улыбаться. Ведь если их не заберут новые родители сразу, скорее всего, их ждет не самая лучшая жизнь в детдоме. Так почему бы не поделиться с ними тем, что у тебя есть сейчас?

Карина не одобряла моего желания работать там. А вот мама поддерживала мой порыв. И хотя я уставала за день, хотя платили там копейки, а учитывая, что я еще была и волонтером, то, можно сказать, что это был скорее бесплатный труд, но я чувствовала себя на своем месте.

И поэтому едва только взяла Катюшу, как не могла перестать улыбаться ей.

Такая красавица! Даже удивительно, что такая вот замечательная малютка вышла у такого бесчувственного папаши. Почему‑то я сразу решила, что она именно его дочь – настолько жадно тот смотрел на ребенка – будто готов был вырвать у меня из рук.

– Да уж, не повезет тебе, когда подрастешь, – сказала, меняя подгузник девочке. – Никаких поклонников не будет с таким отцом‑то. Мигом всех разгонит.

Хотя, может, в чем‑то я ей даже чуть‑чуть завидовала. Я своего папу не знала. Он ушел, как только узнал, что мама оказалась в положении. Дескать, не желал тратить свою жизнь на спиногрызов. Мама, конечно, скрывала от меня эти неприглядные подробности. И если бы не сестра, я бы так и думала, что отец у меня – летчик‑испытатель, который не вернулся с задания. Была ли я этим расстроена? Конечно, отчасти. Но мама нас обеих так любила, что этого хватало с лихвой.

Катюша оказалась чудесным ребенком – капризничала в меру, зато улыбалась часто и от души.

Я даже не сразу заметила, что что‑то изменилось – настолько погрузилась в общение с крохой. Хотя стоило бы оглядываться по сторонам – потому что охранник, который дежурил в дверях, куда‑то исчез, зато вместо него на пороге комнаты появились трое в темных масках.

Я испуганно посмотрела на них, тут же прижав к себе девочку.

– Ребенка отдай, – приказал один из них, тот, что покрупнее.

– Что? – шокированно спросила я. – Кто вы? Как вы сюда попали?

– Слишком много слов. Ребенок! – и протянул руки, делая шаг вперед.

Я интуитивно отшатнулась, а Катюша словно почувствовала, что ситуация стала опасной – громко заплакала.

– Давай по‑хорошему, – заговорил другой. – Нам нужен только ребенок. Отдай, и не пострадаешь.

У меня был небогатый выбор. И хотя я мало что понимала в криминальных разборках, отлично догадывалась, что судьба у малышки будет незавидная, если я поддамся страху и отдам ее – либо станет разменной монетой и пострадает, либо ее и вовсе убьют. О себе в тот момент я почему‑то даже не задумалась – просто не успела. В голове была только одна мысль – защитить ребеночка.

– Ей… нельзя, – ляпнула, надеясь отвлечь незнакомцев.

– Что нельзя? – спросил первый из них.

– К чужим на руки нельзя.

– Что за херня? – нетерпеливо вмешался второй. Третий же сохранял молчание и стоял позади товарищей с оружием в руках. – Не хочешь по‑хорошему…

– Вы же не знаете, как с ней обращаться. Она будет плакать, и все равно вам покоя не даст.

Мужики переглянулись.

– Да по херу, – наконец выдал один из них и решительно направился ко мне. Я едва успела развернуться боком так, чтобы Катя оказалась как можно дальше от нападавшего, а свободной рукой схватила лежащие на комоде ножницы и выставила те перед собой.

– Не подходите! – прикрикнула я, отчего малышка снова зашлась плачем.

Мужчина и правда остановился. Но лишь затем, чтобы заржать в голос.

– А ты ничего, бойкая. Люблю таких трахать. Пойдешь с нами – вечером развлечемся в парнями.

– Время, – подал голос третий. – Система скоро перезагрузится. Надо уходить.

За какие‑то мгновения нападавший оказался рядом и вывернул мне руку, а затем я почувствовала сильный удар, и в глазах потемнело…

Очнулась я в той же комнате, где провела последние дни. Голова болела, а стоило мне попытаться встать, как она ещё и закружилась.

Первой более‑менее четкой мыслью стал вопрос – что с Катей. Но судя по всему, в комнате я была одна.

До ванной добрела с трудом – меня пошатывало и немного мутило. Умывшись, попыталась собрать мысли в кучу и вспомнить хоть что‑то. Но, увы. Последнее, что я помнила – как незнакомец в маске выкрутил мне руку, а затем все, удар.

Я все ещё стояла перед зеркалом, разглядывая свое бледное отражение, когда дверь комнаты открылась, и вошёл Герман. Он тут же прошелся по мне сканирующим взглядом и, кажется, остался опять недовольным. Впрочем, другим я его и не видела…

– Тебе прописали постельный режим, – проворчал он, выразительно глядя.

– Мне… в туалет надо… Было… – пробормотал я, теряясь под давлением мужчины.

Мороз сделал шаг назад, красноречиво намекая на то, куда мне следует пойти. И я не стала спорить. Побрела к постели. Правда, как назло, голова по‑прежнему кружилась, и я едва не завалилась прямо перед хозяином дома.

Не завалилась. Потому что крепкие руки меня вовремя поймали. И от неожиданного контакта с Германом у меня перехватило дыхание, а его взгляд… В нем промелькнуло что‑то такое, чего я ещё ни разу не видела, но определить попросту не успела – Мороз снова стал собой. Равнодушным и непробиваемым.