Оранжевая книга. Фантастический роман в звательном падеже

Эрот‑Агапия создал людей‑андрогинов: изготовил их из белой небесной глины, но помягче, чем та, из которой произошёл сам. Их необожжённая плоть так же блестела, как его. Все они были его подобиями, бесполыми и совершенными, а называл он их «другими». Потому что они были как он, но другие.

«Откуда впоследствии и произошло слово „друзья“. Очевидно, цитронный язык и есть тот праязык, от которого взяли начало все остальные языки», – поняла Цветка.

«Другие» оказались так похожи на своего творца и между собой, что одинаково ходили и летали, у них даже были одни и те же мысли и желания. Тогда Творец догадался варьировать их черты и формы. Фигурки всё более разнились, и, наконец, «другие» стали действительно другими – и даже начали удивлять своего создателя неожиданными вопросами и затеями. С тех пор тысячелетиями белая небесная глина нежила пальцы Эрота‑Агапии – он лепил себе друзей.

«Потом этот эстет, должно быть, стал лепить их из пластилина. Наверняка ему понравился пластилин. Может, это он его и придумал. Прапластилин. Может быть, это он подсказал Егорушке, как слепить мушарик. И мне!» – фантазировала Цветка.

Забот у народа Эрота‑Агапии не было, а одни только приятные хлопоты. Народ жил в безмятежности, но не в праздности – он читал Книгу Жизни. Он познавал радость, любовался миром, занимался искусством.

Цитронаты не пребывали в мучительном невежестве относительно причин мира и собственного назначения, не было на Цитроне мрачной роковой загадки бытия, потому что не было болезней и смерти. Эрот‑Агапия всё делал тщательно и прочно, его поделки не ломались и не портились от времени.

«А ведь я об этом догадывалась, – вспомнила Цветка, – вот именно так всё себе и представляла, как будто знала! Над вопросом о страдании бились настоящие философы, и они решили, что без зла не было бы и добра, – думала Цветка. – Я не философ, но мне кажется, зло отвратительно и не нужно. Страдания не возвышают, а унижают, причём безмерно. А добро прекрасно само по себе… Добро – это полновесный мир, а зло – вред и порча мира. Добро – настоящая жизнь. Добро – это и есть мир, где всё правильно смонтировано и слаженно. А философы… они придумали необходимость страдания в утешение страдающим людям».

…А так как у цитронного народа не было загадки бытия, земных, известных людям искусств, тоже не было. Тех, чьи корни произрастают из тоски и извечной тайны. Неоткуда было им произрасти на Цитроне! Вовсе не было литературы, искусства богооставленности. Цитронаты видели своего создателя, могли разговаривать с ним, и даже дотрагиваться до него – никаких вечных вопросов, одни ответы!

Искусство было безмятежно. Андрогины наслаждались творчеством так же, как их творец. Их прекрасный мир служил источником вдохновения, и они его воспевали. Плоды их искусства не были вещественны. Музыка, повисев в воздухе, исчезала. Так же и живопись. Музыка создавалась без инструментов, была заложена в естество цитронных людей, как в естество земных людей заложены пение и танец. Живопись цитронатов создавалась без основы и красок, кистей и прочих принадлежностей – одной силой воображения.

«А архитектура? Без пульманов, ластиков, бульдозеров и подъёмных кранов? – представила Цветка. – Получается, на Земле здания возводятся таким каторжным трудом, а музыка производится с помощью инструментов просто по причине несовершенного устройства земного человека. У землян мало возможностей, им приходится пользоваться многочисленными предметами и инструментами. На Земле бывают люди‑арфы и люди‑флейты, люди‑контрабасы, люди‑трубы, люди‑гитары, люди‑рояли и люди‑автомобили, даже люди‑грузовики и люди‑подъёмные краны, – додумала Цветка. – да это же просто кентавры! Кентаврическая цивилизация!»

А на Апельсине всей промышленностью занимается демиург Эрот‑Агапия. А люди пользуются его изделиями. Землёй, домами, своими собственными способностями. И наслаждаются.

…Зримые и слышимые образы, которые растворялись в воздухе и появлялись из него… Которые можно воспринимать, но не осязать… Цветка поняла, что Гесиод пытался описать искусство кино. Прообраз кино, оказывается, – невещественные, бесплёночные ролики цитронатов, плоды их радостной фантазии. Пракино цитронаты крутили силой воображения прямо в цитронном воздухе! Только, судя по описанию Гесиода, пракино было более синтетическим искусством, чем его подобие на Земле. Земное кино против цитронного – как пишущая машинка против компьютера. Кроме картинки и звука, в нём жили ароматы и дуновения, осязание и вкус, тепло и прохлада, пространство, свежесть, прозрения.

Но Эрот‑Агапия великий бог не потому, или не только потому, что создал совершенный мир. Он изобрёл дружбу и любовь. Его мир зиждется на дружбе и скреплён любовью. Да, конечно, теперь кажется, всё просто! Мир удобно облегает цитронатов, и они этот мир любят. Никто там не имеет изъяна, поэтому они дружат. Вместе вкушают небесную манну и смотрят кино. Но такой закономерной и естественной любви‑дружбы не было во Вселенной, пока не существовало Цитрона!

Хаос не любил своих детей. А дети Хаоса… Эреб качался на месяце‑люльке, Метида вертелась перед зеркалом. Каждый был сам по себе. И от грусти одиночества Эрот‑Агапия изобрёл дружбу, слепил себе друзей‑андрогинов. А потом его озарило: он создал любовь, осторожно разделив андрогинов надвое… Получились половинки – двойняшки с единой душой и мягкими животами. И эти двойняшки стремились друг к другу, и каждый стал любить другого как самого себя. И сильнее, чем себя. Любить и похожесть другого, и его инакость, и тот же самый сияющий совершенный мир, Цитрон, но через его глаза – как через увеличительные линзы…

На Цитроне всё происходило не так, как об этом повествуется в страшных земных мифах. Люди‑половины никогда не теряли друг друга, напротив, не расставались. Не могли расстаться.

Прочитав об этом, Цветка поняла, что она, скорее всего, тоже из этих разделённых цитронатов‑андрогинов… Только она потерялась… Потому что не приспособлена существовать без своего Егорушки, совсем не приспособлена! Для неё мука – каждая минута одиночества, она – часть, а не целое. Вот почему она всегда ощущала себя инопланетянкой на этой Земле…

Половины андрогина получились неровные – на одной зазубрина, на другой зубчик. И творческие способности, воображение и фантазия тоже было поделено неровно. У одной половины оказались краски, у другой – основы под них. У одной – струны, у другой – смычки. Таким образом был разделён и весь творческий арсенал. И получилось так, что творить половинчатые люди могли только воссоединяясь. Любовь и творчество стали для них единым переживанием.

На цитронных просторах появился жанр любовного пения… Но не романсы, а дуэты! Цитронаты крутили свои ролики и свою любовь прямо в просторах цитронного неба. Их фильмы – вместо печального земного катарсиса – завершались космогоническим оргазмом, который и являлся прозрением сути вещей. Их эротическое творчество являлось хвалой Эроту. А оттого, что они, летая, пели, родилась земная легенда об ангелах, парящих в небесах и поющих хвалу Создателю.

Эрот‑Агапия‑креативщик творил и творил, казалось, создавать можно бесконечно – как черпать из бездонного резервуара живую воду. Фантазия его умножалась, красота в его руках приобретала новые образы и грани, совершенство разнообразилось.

Эрот‑Агапия был тогда безмятежен, как и его народ. А народа кривобокой вопиющей безобразием Земли до времени не было во Вселенной, как и эстетики безобразного.