«Откровения о…» Книга 2. Милаха

И это возвращение было таким мощным, что я, теперь уже сама не понимая почему, просто разревелась. В его глазах появилась тревога.

– Ээй… Ты чего, малыш? Что случилось? Тебе было больно?

Я мотнула головой.

– А что? Ээй…

Пожала плечами.

– Стоп, ну так не пойдёт, – потянул меня на себя, ссаживая с машинки. Обнял, зажал лицо в ладонях: – Что случилось, Люд?

– Всё нормально…

– Ну как нормально, если ты плачешь?

– Это… От счастья, наверное.

Он замер на мгновенье и, тепло рассмеявшись, зарылся лицом в мои волосы:

– Девочка моя, малышка… Где же ты раньше‑то была, а? – Прижал сильнее, аж дыхание спёрло, и шепнул словно самому себе – так тихо, что я едва расслышала: – Ну почему только теперь? И почему именно ты?

Я обвила его руками, прорастая в него, любимого, каждой клеточкой, каждым движением души, каждым ударом сердца. Проникая, растворяясь, становясь отныне им самим… Но где‑то в этом счастье – радужном, кристальном монолите, в драгоценном сплаве ЕГО и МЕНЯ, застыло маленькое мутное пятнышко: «И всё‑таки, почему? Он же слышал меня, я знаю…»

***

Он предлагал пойти куда‑нибудь, поужинать, но я отказалась. Послушно выслушала инструкцию пользования плитой и вытяжкой, пожарила яичницу с сосисками. Оказалось, что я не смогла включить телек потому, что это делается с пульта, а он для меня – китайская грамота, не меньше. Ели и смотрели какое‑то кино, наверное, смешное, во всяком случае, Денис смеялся. Часто поглядывал на меня, но тут же отводил взгляд и, казалось, снова погружался в фильм. Я была истощена. Не физически – морально. Проклятая, ядовитая… обида? Да нет, не сказала бы. Скорее червоточина. Ощущение, что недостаточно хороша, что ли…

Не захотел, не принял мой подарок. Но почему?

И глупо было зацикливаться на этом, и иначе не получалось – прям хоть бери, и спрашивай у него самого. Но это было бы ещё глупее. Подумал бы: вот малолетка‑то, с малолетскими проблемами! Ну и к тому же, тоже мне, подарок. Пфф! Малолетский, как и я сама. Подумаешь невидаль – кончить в бабу! С его‑то опытом!

Но всё‑таки… почему?

Во время очередной рекламы Денис выключил звук, повернулся ко мне.

– Ну, рассказывай, давай, что случилось?

– В смысле?

– Люд, не прикидывайся, я же вижу, что ты дуешься. На что?

Я пожала плечами, улыбнулась:

– Да прям… Ну… Устала, может, но не дуюсь, точно!

– Угу… скажи, ещё, голова болит! Иди сюда. – Дождавшись, пока я подсяду ближе, под самый бок, обнял меня одной рукой, потёрся носом об щёку: – Говори.

Мелькнула мысль «А правда, спросить, что ли?», но тут же чего‑то испугалась и только прильнула к нему ещё теснее.

– Нормально всё, серьёзно.

Он посмотрел на меня внимательно и снова включил звук. Поглаживал моё плечо, перебирал, накручивал на палец прядь волос. Но уже почти не смеялся над фильмом, да и задумчивый взгляд его всё чаще зависал в пространстве перед телеком. А когда фильм закончился, и я, забрав тарелки, пошла их мыть – направился следом. Подошёл сзади, обнял.

– Люд, я мужик, я не понимаю намёков, а от непонятных обидок у меня вообще паника начинается. Давай без этого, а?

А я бы и рада уже разрядить обстановку, но отчего‑то вдруг так жалко себя стало… Аж в носу защипало.

– Ну что‑о‑о? – он помолчал, нервно барабаня по моему животу пальцами. – Ты не успела кончить, что ли, в последний раз? На это обиделась?

От неожиданности я прыснула со смеху, а Денис наоборот – разозлился и, разжав объятия, отошёл к окну.

– Смешно? А мне нет! Я этого молчаливого загадочного дерьма во как нажрался за всю жизнь! – провёл большим пальцем над головой. – И ты туда же! – Помолчал. – Милах, пойми, если ты не скажешь, я сам в жизни не догадаюсь! Но, блядь, это не мешает мне видеть, что ты дуешься, вот такая херня, представляешь! Вынос мозга называется! И как бы это сказать… Не слишком ли быстро мы переходим к этой стадии, м?

Ну вот. Теперь даже сама мысль сказать ему о причине, казалась настолько тупой, что не было и речи о том, чтобы начинать. Постояли, помолчали, я – глаза в пол, он – на меня.

– Ладно, – он решительно оторвался от подоконника, – сделаем по‑другому. Стой, где стоишь. – И вышел из зала. Возвращаясь, крикнул ещё из‑за стены: – Глаза закрой и не подглядывай!

Я послушно зажмурилась, почувствовала, как он встал сзади.

– Надеюсь, это перекроет мой залёт, каким бы он там ни был…

И на мои плечи опустилось что‑то уютное, бесконечно мягкое и по одним только слепым ощущениям – роскошное. Дыхание перехватило от восторга.

– Отомри, – рассмеялся Денис. – И уже можно смотреть.

А ведь я сразу поняла, почувствовала, узнала её – голубую норку из салона! Дрожащими руками запахнула шелковистые по́лы, потерлась щекой о нежный мех воротника.

– Денис… – голоса, кроме шёпота, не осталось. – Господи, Дении‑и‑ис…

Всхлипнула. Он развернул меня к себе, обалдело заглянул в глаза:

– Что, опять?!

Я отрицательно замотала головой и бросилась к нему на шею.

– Спаси‑и‑ибо, спасибо, спаси‑и‑ибо!

А по щекам действительно катились слёзы. Что‑то я и правда стала какая‑то слабонервная.

 

Глава 3

 

– Ты крещёная?

Вопрос выдернул меня из мягких барханов самого первого, сладкого сна. Я непонимающе уставилась в темноту, туда, где напротив кровати, светился фосфорными красками морской пейзаж на картине.

– Милаш, спишь уже, что ли? Я говорю, ты крещёная?

– Угу… – и чуть было не провалилась обратно в сон, но, сделав усилие, всё‑таки всплыла. – Бабушка крестила, давно уже. Года три мне было.