«Откровения о…» Книга 4. Верность

– Ну понятно, это хлорка. Надеюсь, её ты не лизал?

– Лизал.

– Чего?!

– Ну то есть, я хотел лизнуть, но он так вонял, что я чихнул, а потом вдохнул эту пыль и у меня в груди всё болело. Особенно когда кашлял.

Я была в шоке. По крови стремительно расползалась бессильная ярость.

– Алекс, а почему ты раньше мне это не рассказывал?

– Не знаю. Чтобы не расстраивать тебя. – Помолчал. – Мам… А это правда, что ты хотела меня бросить?

– Чего?!

– Надя говорила, что если я буду кашлять, ты родишь себе другого, послушного мальчика, а меня отдашь бабайке. И я иногда лежал в постели и держался изо всех сил, чтобы не кашлять, а потом начинал задыхаться и всё равно кашлял, так сильно, что один раз даже подушка кровью испачкалась. А Надя сказала, что теперь ты точно меня отдашь. А потом, когда ты меня всё‑таки отдала, я с одной стороны очень скучал по тебе, а с другой – радовался, что не бабайке, а Нику. Он же мне паровоз тогда подарил, помнишь?

Я не выдержала, резко тормознула у обочины и заревела. Я ведь всегда понимала, что ему плохо в колонии, но чтобы настолько?! И ведь это ещё не детский дом! На зоне я хотя бы была рядом и хоть как‑то мешала творить беспредел. Но помогло ли мне это, когда Алекс на целый месяц загремел с той непонятной пневмонией в больницу? Тогда, когда ему лёгкие промывали от гноя и говорили мне, что, возможно, это туберкулёз… А он, похоже, просто сжёг их, к чёртовой матери, вдохнув сыпучей хлорки. А если бы не вдохнул, а всё‑таки наелся её? Они сказали бы, что, похоже, у него обострился гастрит или язва прободилась? У ребёнка двух с половиной лет, да?

Но ведь и это ещё не всё! «Когда ты меня всё‑таки отдала»… А ведь со стороны тогда казалось – он малыш совсем, ничего не понимает и так легко отвлекается на новые игрушки… И ведь я его действительно просто отдала. Незнакомому дядьке предложила! На чужбину отправила! Да, я сделала это от отчаяния и желания спасти, но оправдывает ли это меня в его глазах? Сможет ли он когда‑нибудь понять цену этого решения? И нужно ли ковырять эту правду или достаточно того, что мы всё‑таки вместе и у нас всё хорошо?

И какое же счастье, Господи, какое же счастье, что этим «дядькой» оказался именно Николос! И сколько терпения, заботы и денег он вложил в нас с Алексом, в совершенно посторонних для него людей. Да что там деньги – он жизнь свою под нас перекроил! А я с Князевым связалась, дурочка… Вот тебе и русская неблагодарность, о которой так любит философствовать Ник.

В Интуристе тоже всё было почти по‑прежнему. Более современно, конечно, но в целом… Те же колонны в холле, те же зеркала во всю стену и канделябр под потолком. Правда ковровая дорожка на ступенях теперь не бордовая, а чернильно‑синяя, но всё‑таки она по‑прежнему есть.

Ещё выезжая из Москвы, я знала, что буду заселяться именно сюда, и хотела попросить номер именно на пятом этаже. Думала, вдруг достанется тот самый, что был тогда за Денисом, вот было бы интересно увидеть его снова!

Но теперь, после так внезапно накрывшего меня озарения по поводу роли Николоса в нашей с Алексом судьбе, мне стало стыдно от этого желания. Ну, в самом деле, если уж откровенно, чего я хочу? Попытаться поймать за хвост воспоминания о той ночи, когда пьяный Денис привёз меня сюда, намереваясь наказать? «Оттрахать, как дешёвую проститутку, заплатить и выкинуть на хер» – так он, кажется, объяснил это чуть позже, когда я развела его на откровенность в машине, после заварушки в Лёшкином подъезде?  А за что наказать‑то? За своё ущемлённое самолюбие? За то, что посмела ему соврать? За то, что  я, девочка‑дурочка, ровесница его дочери, между прочим, постеснялась убогости своей настоящей жизни и придумала приличных папку и мамку, квартиру в нормальном доме и институт вместо технаря? За это?! Господи, да где здравый смысл‑то?  И был ли тот принц на чёрном коне, – тот, от которого моя голова шла кругом, и сердце переставало биться, – и в самом деле принцем? И кого мне теперь вспоминать, оказавшись в том самом номере, кроме как вспыльчивого любовника, который, пусть и невольно, но столкнул меня в яму, из которой потом доставал не кто иной, как Николос?

Бросьте, фрау Трайбер. Имейте гордость и уважение к мужу!

Поэтому, решительно отбросив эту идею, я доверилась случаю, и нас с Алексом заселили на третий этаж. На последнем издыхании позвонила Николосу и, отчитавшись о поездке,  неожиданно для себя, совершенно искренне призналась:

– Знаешь, Ник, если бы у меня была возможность загадать одно‑единственное желание, я бы загадала оказаться сейчас дома, рядом с тобой. Я очень по тебе соскучилась!

Он немного помолчал и, наконец, ответил:

– Я тоже. И ты всё‑таки зря поехала на машине. Самолётом было бы быстрее, я предупреждал.

Если честно, я, конечно, хотела бы более эмоциональной реакции с его стороны, но и сдержанное «Я тоже» меня не обидело. Это же Николос. Он такой. И с этим можно прекрасно уживаться, так же, как и с его чрезмерной худобой, например.

***

Проснулась по привычке около семи утра. Безумно хотелось плюнуть на всё и, раскинувшись снежинкой, спать до бесконечности, а ещё – на массаж спины бы сходить… Она так и не расслабилась за ночь, осталась напряжённой до ноющей ломоты. Мысль о том, чтобы сесть за руль вызывала такое отторжение, что хоть реви! А мысль о предстоящих трёх с лишним тысячах километров обратно до Гамбурга и вовсе повергала в шок. Вот это я втюхалась со своей самонадеянностью! А отдыхать некогда! Я и так сильно облажалась.

Вот как, спрашивается, я планировала время? Где были мои мозги? Сегодня утро третьего января, а уже седьмого – всего лишь через три дня, у Алекса начинается учёба. А это значит, что, по‑хорошему, выезжать домой надо бы уже завтра рано утром, а лучше – сейчас. Но это было выше моих сил.

Мне так хотелось спокойно походить по улицам города, обязательно съездить к своей общаге, к стадиону на Ленина, к технарю, к овощному, где работала мама… Да много куда! Но вместе с этим, нужно было обязательно добраться до Разгуляевки, сходить на родные могилки, показать бабушке правнука, маме – внука. А ещё, я ведь хотела добраться и до городского центрального кладбища. Я не знала, где точно похоронен Денис, но предполагала, что, скорее всего, на центральной аллее, там, где находят своё последнее пристанище все «знаменитости» нашей провинции. Герой войны, это же знаменитость, правда? Или нет? Или перед гибелью его успели очернить настолько, что не удостоили даже посмертными почестями?

В общем, затея была спорная, на неё можно было потратить много времени, но так и не получить результата. К тому же, как‑то так вышло, что к утру моя решимость непременно «познакомить» Алекса с Денисом сильно пошатнулась. Возможно, после вчерашнего разговора с Ником и всех этих мыслей о наших отношениях?