Пандемия любви. Том 1

– Можешь меня убить, но я продала их. Нечего этой дряни делать в доме.

– Кого? – похолодела я, решительно ничего не понимая.

– Да их. «Купальщиц» этих треклятых. Чтобы и духу его, подлеца, здесь больше никогда не было.

– То есть как это продала? – вытаращила глаза я.

Но Валька истолковала мою реакцию по‑своему.

– Что, жалко стало? Неужели бы вечно хранила эту пакость?

– Да плевать я на них хотела, Валька, бог с тобой! Меня поразило слово «продала». Что это значит? Кому?

– Понятия не имею кому, – поджала она губы.

– Видать, нашёлся дурак. Представляешь, две недели провисели, а вчера купили!

Я потрясённо опустилась на стул.

– Да где провисели‑то? Объясни ты толком!

Валька удовлетворённо скрестила на груди руки.

– В галерее, где же ещё? Короче, мы, когда с ремонтом затеялись, стали мебель сдвигать, я их за шкафом и нашла. Хотела на помойку вынести, но тут мне в голову стукнула хорошая мысль. Утром ты на работу ушла, а я порылась в твоём ящике и нашла визитку этого самого Державина, ну, директора галереи, помнишь? Позвонила, так и так, мол. Он говорит – приносите. Я тачку поймала – и к нему. «Сколько она за неё хочет?» – спрашивает. Я ж ему сказала, что это твоя просьба. «Марианна Сергеевна, – говорю, – стоимости этой картины не знает, вот просила с вами посоветоваться». «Публика здесь бывает довольно специфическая, – говорит, – мой вам совет – выставляйте подороже. Чем дороже картина, тем легче продать». Вот тебе и на! Тогда я возьми да брякни: – «Тысяча долларов». Он мне квитанцию и выписал. А вчера позвонил, сказал – продана!

Валька с шумом выдохнула воздух.

Чудны дела твои, Господи! Маковецкого бы точно сейчас хватил кондратий. Тонна баксов два года пылилась за шкафом, а порядочному человеку иной раз порожнюю тару сдавать приходилось, чтоб утром поправить здоровье. Воистину, в этом мире нет справедливости.

 

Валька смеялась и отмахивалась от моих объятий. Потом говорит:

– Пошли блинчики в микроволновке разогреем.

– Сегодня придётся на сковородке, Валюша, – напомнила я. – Микроволновкой пока не разжилась.

– Ну прямо‑таки! – подмигнула Валька. – Обижаешь!

– Ты что, и микроволновку прикупить успела? – не поверила я.

– Сходи, проверь. – И она махнула рукой в сторону кухни.

 

Очевидно, Валька притихла в кресле в ожидании моего вопля. И она его получила. Я даже сама не представляла объёма собственной диафрагмы. Бедная Эльза спросонья шарахнулась, с грохотом опрокинув табуретку и стоящую на ней миску с водой. Вслед за этим вбежала Валька и, охнув, схватилась за тряпку.

– Рассказывай! – немедленно потребовала я.

– Ну вот, – как ни в чём не бывало начала Валька. – Из галереи я заехала в «Меркурий», а там он стоит. Такой миленький гарнитурчик. И крошечный, как родился для твоей кухни. Сама ты, думаю, не купишь, а уж больно мерзко твоя рухлядь в отремонтированной кухне смотрелась. Я тут же доставку оформила, а заодно и микроволновку взяла. Ребята после обеда привезли и за три часа собрали. Я их и попросила старый хлам на помойку вынести. Ты не переживай, – добавила она, – мне ещё даже на кофемолку хватило. Ты же свою старую сожгла?

И она победно распахнула дверцу ароматно пахнущего новым деревом подвесного шкафа.

 

* * *

 

А через три дня мы с Эльзой снова остались вдвоём. Я с грустью перешла на бутерброды. Но не это, конечно же, было главное. Оказывается, Валька, сама того не осознавая, на какое‑то время вернула мне напрочь забытое ощущение дома. Забытое настолько прочно, что его долгое отсутствие перестало вызывать тревогу. В конце концов, ещё совсем недавно у меня и других забот хватало. Так что не до того было. Жила себе и вроде бы прекрасно без него обходилась. А вот, оказывается…

Но развивать эту тему я себе запретила, предпочтя днём занимать мысли работой, к которой, если честно, так и не привыкла, а вечером чтением книг и прогулками с Эльзой, от чего неожиданно для самой себя научилась получать удовольствие. Это меня удивляло, потому что гулять я никогда особенно не любила, а теперь с радостью подолгу бродила с собакой по улицам даже в плохую погоду.

В последнее время я привыкла жить довольно замкнуто, водить компании настроения не было, и, обретя свободу, привычки свои менять не торопилась и прежние знакомства восстанавливать пока не планировала.

Несколько раз звонил Лёвик, спрашивал, как дела на работе, как‑то даже пытался напроситься в гости, но я не выказала энтузиазма, сославшись на головную боль, и он не стал настаивать, пообещав как‑нибудь заехать ко мне в офис.

Милый Лёвик, он всегда знал меня слишком хорошо, чтобы я могла хоть в чём‑нибудь обмануть его. Все мои настроения он улавливал просто с полувздоха.

– Тебе, я вижу, там совсем не по душе, Мара?

– Нет, что ты, Лёвик, – смутилась я, – всё нормально. С чего ты взял?

– Я тебя слишком сильно… в смысле, я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы поверить, детка. Голосок у тебя невесёлый и вообще…

– О чём ты говоришь, Лёвик, – слегка поёжилась я, – ты мне так помог, и я очень благодарна. Вряд ли я бы сама так быстро нашла работу, да и зарплата вполне… А разные мелочи, это не важно…

Он помолчал с минуту, потом сказал:

– Ничто так не отравляет жизнь, как мелочи. Слушай, решать, конечно, тебе, просто у меня на фирме сейчас уходит сотрудница… короче, освобождается место. Мы выпускаем дайджест, раз в квартал, мне кажется, работа как раз по твоему профилю. Да и мне бы спокойнее было, что ты рядом. Нет, ты не подумай, я просто в том смысле, что… вдруг тебе что‑то понадобится, я бы всегда мог… Ты ведь сейчас одна, детка, а женщине в наше время, сама знаешь… Я не в коей мере не навязываюсь… в общем, решай сама.

Мне, как всегда, сделалось перед ним совестно. Он ничего от меня не требовал, никогда не торопил, не приставал с расспросами, при этом постоянно проявляя ко мне такое внимание и заботясь о каждой мелочи, что оставалось только удивляться. Осознав это в полной мере, я даже задохнулась.

– Ты самый лучший, Лёвик, и я хочу, чтобы ты это знал… Ты мой самый надёжный друг. Ты и Валька.

Он долго молчал. Потом усмехнулся:

– Лучшая подруга, иными словами. Будь осторожна в оценках, дорогая… в этом амплуа я, пожалуй, чувствую себя не слишком уютно. Да будет тебе известно, я злой натурал и, как бы тебе это ни казалось странным, даже имею некоторый успех у женщин.