Пандемия любви. Том 1

Валька измученно откидывается на спинку дивана.

– Ну и озверелый у нас покупатель! Все туфли оттоптали, все бока локтями поистыкали. С ног валюсь.

У меня при этом ни один мускул на лице не дрогнул.

– Тоже мне новость, – говорю. – Скажи спасибо, что я не о Марии Стюарт в размышления ударилась, а то б тебе и вовсе голову оторвали.

– Не говори, – хихикнула Валька. – А знаешь, я твою эту, как её, даже зауважала. Железная старуха. Ни на какой козе не объедешь. Видать, моей до неё кишка тонка.

На том дело и кончилось.

 

А вскоре настали новые времена. На волне всеобщего роста социальной активности мы, разинув рот, смотрели по телевизору многочасовые прямые трансляции, обильно сдобренные всевозможными «плюрализмами» и «консенсусами». Дальше – больше, пошло и поехало. Такая жизнь завертелась, что хоть стой, хоть падай! Только что там рассказывать, все и сами отлично помнят.

К тому времени мы институты окончили, обе замуж повыскочили.

Словно снежинки, кружились мы с Валюшкой в вихре великих перемен, сами и не заметили, как нам по тридцатнику стукнуло. В связи с тем, что появиться на свет мы умудрились с разницей всего в один день, праздновать это эпохальное событие было решено совместно.

– Так экономнее, – авторитетно заявила Валентина и, усевшись на кухне, немедленно погрузилась в составление бесчисленных списков гостей, продуктов и всевозможных лакомств, хитроумные названия которых мне, человеку кулинарно безграмотному, внушали священный трепет. Ни одно из блюд, в приготовлении которых я смогла бы соответствовать, а именно: сосиски варёные, яичница‑глазунья и бутерброд с колбасой – в списке не значилось. Очевидно, эти мысли без труда читались на моём лице, поэтому Валя строго сказала:

– Ты, главное, ни во что не суйся. Таким образом мы выйдем из ситуации с наименьшими потерями. Надеюсь, ты не станешь подвергать сомнению мои профессиональные способности?

Валентина вот уже три года работала поваром в довольно приличном ресторане, и мне ничего не оставалось как сдаться на милость победителя. Честно выполняя обязанности поварёнка, я старательно тёрла морковку и сыр, подавала муку и чистила яблоки, тихо радуясь про себя, что за конечный результат мне в итоге не придётся нести ни малейшей ответственности.

Надо признать, готовила моя дорогая подружка божественно, что лишь усиливало стойкую неприязнь моего мужа к Валюшкиной второй половине, изначально вызванную неистребимым пристрастием последнего к бесперебойному обеспечению семьи материальными благами. Сам он, мой супруг то бишь, испытывал к так называемому презренному металлу полнейшее небрежение. Добывать он его категорически не умел, а посему считал это пустое занятие недостойным истинного художника, коим себя и числил, напоминая об этом окружающим при каждом удобном и неудобном случае.

 

Отпраздновали вполне прилично. Гости дружно нахваливали Валюшкину стряпню, уписывая блюда согласно молодым здоровым аппетитам, рассказывали свежие анекдоты, произносили витиеватые тосты, танцевали, одним словом, веселились как положено.

Помимо всего прочего, друзья надарили нам кучу подарков. Не ударили в грязь лицом и наши благоверные. Валькин супруг, вместе с шикарным букетом роз, вручил ей восхитительную шубку из голубой норки, а мой – торжественно, при скоплении гостей, преподнёс свою последнюю работу с романтическим названием «Розовые купальщицы».

Собственно, купальщицы как таковые впрямую на полотне не просматривались. Однако, по утверждению самого автора, они должны были явственно предстать из хаоса мазков лишь перед тем, кто постигнет гармонию эмоций творца и проникнет тем самым в глубины его внутреннего зрения. По всей видимости, никому из присутствующих достигнуть означенных высот не удалось, и таинственные купальщицы так и остались скрытыми от наших непосвящённых взоров.

 

Когда разбрелись последние, самые стойкие гости, а наши благоверные мирно подрёмывали на диване, мы с Валюшкой закрылись в кухне, перемывая высоченные горы посуды и обмениваясь впечатлениями.

– Эх, Марьяшка… – Валька с хрустом потянулась и принялась мечтательно вытирать руки о передник. – Ты только прикинь – тридцатник… Не хухры‑мухры, рубеж всё‑таки. Стоит призадуматься.

– О чём?

– Ну, вообще, о жизни своей.

– Мне о ней, родимой, лучше поменьше задумываться. Зачем себе настроение портить в собственный день рождения?

– Вся ты в этом, энтузиазма ни на грош! – хмурится Валюша, с трудом упихивая в сушилку намытые тарелки. – Перемены тебе нужны, вот что я скажу! Уж какой год толкую, может, всё‑таки пора завести ребёночка? Я‑то уже двоих успела.

– Вот это точно, – киваю я. – И ему будет обеспечено сытое и счастливое детство, при условии, что мне удастся найти идиота, который согласится обменять пресловутых «Купальщиц» хотя бы на одну пачку памперсов.

– Ладно, чего ты? – пригорюнилась Валюша. – Не заводись. Его уже не переделаешь.

– А я и не пытаюсь.

Тема эта была заезженная, надоевшая и исчерпала себя довольно быстро. Да и устали мы обе ужасно. Так что на том мы с Валькой отправились мужей расталкивать, чтобы улечься спать.

 

* * *

 

Следующий год пролетел просто как пять минут, и к своему тридцать первому дню рождения я пришла с итогом неизмеримо худшим, нежели к предыдущему.

Во‑первых, моего мужа окончательно и бесповоротно поглотила неодолимая тяга к горячительным напиткам со всеми вытекающими отсюда последствиями. Как всякая творческая личность, своему увлечению он отдавался со всей страстью, на какую была способна его пылкая необузданная натура. На робкие увещевания знакомых и родственников он неизменно отзывался одной и той же поражающей своей глубиной фразой: «Художника может обидеть всякий!», или пафосно декламировал, выбросив, на манер пролетарского вождя, вперёд правую руку:

 

Не для весёлости я пью вино,

Не для распутства пить мне суждено,

Нет, всё забыть! Меня, как сам ты видишь,

Пить заставляет это лишь одно.