Пандемия любви. Том 1
Не стоит объяснять, что все эти пассажи, щедро приправленные похмельно‑загульными откровениями великого Омара Хайяма, придали моей жизни непередаваемое своеобразие и, что самое неприятное, пробили сокрушительную брешь в нашем, и без того хилом, семейном бюджете.
Следующим номером праздничной программы стало то, что я потеряла работу. Наш издательский отдел безвременно расформировали, и я покинула стены родной конторы со статьёй «по сокращению штатов» и двухмесячной задолженностью по заработной плате.
Казалось бы, всё и так складывается как нельзя лучше, но нет предела совершенству, и «железная старуха» приберегла напоследок ещё один лакомый кусочек, который на общем фоне выглядел просто вершиной моего триумфа. А именно – очевидно, замечтавшись о своей счастливой доле, я несколько не вписалась в поворот и сошлась в рукопашной с фонарным столбом, который вздумал неосмотрительно перебегать мне дорогу. В результате моей доисторической «копейке» снесло полкузова, а движок, который непонятно каким образом ещё скрипел последние восемь лет, накрылся вчистую.
Эта заключительная новость привела чувствительную Валюшку в состояние полного экстаза.
– Ну ты, блин, даёшь, Тиккурилла! – завопила она в трубку, выслушав мой не слишком вразумительный рассказ. В минуты волнения Валька была в состоянии объясняться только рекламными слоганами. – Могла же убиться, дура! Чудом жива осталась, да ещё вылезла почти без единой царапины! Дуракам счастье! Ну когда ты наконец сделаешь что‑нибудь путное в своей жизни, Мари и Анна, я тебя спрашиваю?! Ну хоть что‑нибудь!
На самом деле за этой неприкрытой грубостью легко прочитывалась глубокая тревога за мою беспутную жизнь, и Валюшкин до мельчайших нюансов знакомый голосок предательски выдавал, что его хозяйка только что смахивала с ресниц слёзы и шмыгала носом.
– Ну что ты завелась, Валька? Со мной же ничего не случилось…
– Могла бы убиться, дура… – повторила Валя, но уже тихо и как‑то очень жалобно.
Тут я почувствовала, что и сама зашмыгала носом. Пошмыгав с минуту, мы обе затихли.
– Ладно, Валюш, будем считать, что это ещё не конец света. Где наша ни пропадала. Мне не привыкать.
Валька надолго замолчала, потом я услышала в трубке щелчок зажигалки.
– Что дальше делать думаешь? – спросила она тоскливо.
– Поглядим, – пожала я плечами. – В конце концов, жизнь всегда сама подсказывает неординарные решения.
– Называй вещи своими именами. Если ты свои глупые выходки именуешь столь помпезно, то…
– Прекрати, Валя, – сказала я и зевнула. – Думай о хорошем. Ну, вдруг, например, моя старуха завтра на пенсию выйдет, а на её место заступит какой‑нибудь румяный Санта‑Клаус. Может такое быть?
– Ты любого Санта‑Клауса обратишь в Кощея Бессмертного своим пофигизмом, – проворчала Валька.
* * *
На следующий день дождь зарядил с самого утра. Я проснулась в дурном расположении духа и взглянула на часы. Они показывали ровно семь утра. Я поморщилась.
Всё дело в том, что это время суток я не выношу органически. Нет, не спорю, что тысячи, возможно, даже миллионы жителей нашей планеты неизменно испытывают прилив бодрости и жизненных сил, встречая рассветные лучи. Только я не из их числа. Если бы кто‑то задался целью представить себе мой утренний образ, ему бы стоило вспомнить об остатках вчерашней манной каши, налипшей на стенки кастрюли.
Обычно, несмотря на видимые усилия с моей стороны, сон долго не желает выпускать меня из своих цепких объятий, нашёптывая крамольную идею позабыть на время о делах насущных и всласть понежиться под одеялом. Но сегодня всё было иначе. Когда истекли первые благословенные секунды после пробуждения, пока ещё не включилась память, именуемые по латыни "tabula rasa", что в переводе означает «чистый лист», и передо мной с неминуемой ясностью предстали недавние события, сон как рукой сняло.
Светлый образ моей ископаемой, но за долгие годы нашего альянса ставшей до боли родной и близкой «копейки», всплыл перед глазами, наполняя сердце невыразимой печалью. Мысль о том, что она безвозвратно покинула меня и тем самым сделала реальной угрозу в ближайшее время оказаться брошенной в пучину нашего самого чистого и безопасного в мире метрополитена, заставила мой лоб покрыться лёгкой испариной. Чтобы взбодриться, я решила принять душ.
Опасливо покосившись на мужнину половину кровати, я с облегчением обнаружила, что глава семьи не имел чести провести сегодняшнюю ночь в нашем уютном любовном гнёздышке, что, надо заметить, в последнее время случалось нередко. Может, будь на моём месте другая женщина, подобная тенденция наверняка обеспокоила бы её нежное сердце и, не приведи боже, явилась причиной горьких слёз. Я же, напротив, считала такие краткие передышки в общении с дражайшей половиной истинными подарками судьбы, ибо, в связи с вышеуказанными причинами, общение это с каждым днём становилось всё менее плодотворным и чаще всего сводилось к маловразумительному пьяному нытью с одной стороны и непробиваемому молчанию с другой.
Выпрыгнув из‑под одеяла, я босиком прошлёпала в ванную.
Горячий душ неизменно придаёт мне бодрости, и минут через пятнадцать, когда я, завернувшись в полотенце, сидела в кухне с чашкой ароматного дымящегося кофе, самочувствие моё стало заметно улучшаться.
«В конце концов, – подумала я, – говорят, из каждого безвыходного положения есть минимум два блестящих выхода, остальные тоже вполне приемлемые. Обнаружить их, как правило, не составляет труда, надо только чуть‑чуть пошевелить мозгами, чем мне и следует незамедлительно заняться».
Мои размышления прервал звонок в дверь.
«Кого ещё нелёгкая несёт с утра пораньше?» – с удивлением подумала я и, проследовав в коридор на цыпочках, нерешительно приникла к глазку. На площадке стоял Вениамин, мой младший товарищ и сосед по двору, вследствие оптического искажения казавшийся ещё более тощим и долговязым, чем на самом деле.
«Вот только тебя‑то мне и не хватало, счастьице моё!» – выругалась я про себя, почти с неприязнью глядя на его вытянутую, бледную, как у всех рыжих, физиономию.
В другое время я бы, конечно, не стала от него скрываться. Вениамин, или, по‑домашнему, Веник, был парнишка душевный и, пожалуй, имел только один серьёзный недостаток. Но зато какой! Открыв, по его разумению, в себе недюжинный поэтический талант, он кропал вирши буквально километрами, а затем без всякой пощады терроризировал ими окружающих. Особенно доставалось мне – во‑первых, по‑соседски, во‑вторых, из‑за природной кротости нрава. Отшить юное дарование как‑то не хватало духу, и оно, надо сказать, беззастенчиво этим пользовалось. Но терпеть эту пытку сегодня, да еще с утра пораньше, на дурную невыспанную голову – нет, это было выше моих слабых сил!
Не открою, решила я, но тут Вениково лицо угрожающе приблизилось к глазку, и тишину разорвала очередь отрывистых звонков. Примерно на десятом по счету я сломалась, и, заскочив в комнату за халатом, полетела обратно к двери.
– Веник, мать твоя курица… – начала я ласково, но поведение гостя сходу меня озадачило. Вместо обычных бурных приветствий или хотя бы извинений за устроенный переполох, гость буквально рухнул у порога на корточки и уткнулся головой в колени.
