Пандемия любви. Том 1

– Нет, не хорошо… Не смей этого делать!

Последняя моя реплика к разговору уже не относилась. Просто, в истерике бегая по комнате, Веник приблизился к моему единственному цветку – дереву денег и, варварски отщипнув мясистый блестящий листок, машинально сунул его в рот. В свете последних событий я восприняла эту выходку чересчур болезненно. Стоит ли объяснять, что в течение двух дней с момента моего увольнения на дерево возлагались особые надежды. Оно холилось с небывалым старанием и поливалось утром и вечером.

Веник отреагировал на мой окрик своеобразно: мгновенно перестав мельтешить, он сплюнул горький, изрядно пожмаканный лист на пол и отправился в ванную промывать рот.

– А не в Чечню, так в Югославию подамся, в Косово, добровольцем, – сообщил он по дороге.

– Это уже лучше. Во всяком случае, с джакузи там наверняка полегче.

– Вот всегда ты всё высмеешь и опошлишь, – посетовал благоухающий зубной пастой Веник, снова появляясь в комнате. Выглядел он уже более спокойным.

– Да нет, я ничего. Югославия так Югославия. Ещё к талибам можно.

– Ну да ладно. Ты лучше посоветуй, чего мне реально делать‑то?

Я старательно повторила примерно то же самое, что и в начале наших дебатов – про родную кровь, отцовское всепрощение и прочие семейные ценности. Однако было видно, что Веника это не увлекает. Слушал он явно невнимательно и, похоже, думал о чём‑то своем.

Прервавшись на полуслове, я выждала с минуту. Реакции не последовало никакой. Веник бестолково кружил по комнате, подозрительно напоминая курицу, которая ищет, где бы ей отложить яйцо.

«Главное, чтобы стихов читать не начал!» – мелькнуло в голове. И точно!

– Я тут, кстати, кое‑что новенькое написал! – произнёс Веник, наконец облюбовав себе место под «Жирафом № 3». – Почитать?

«Очень кстати!» – чуть было не вырвалось у меня, однако, проклиная свою мягкотелость, я натянула фальшивую улыбку и согласно кивнула.

Веник мгновенно преобразился. Он как будто увеличился в объёме и, сощурив глаза, вперился в противоположную стену – как раз туда, где висел очередной радующий новизной замысла мужнин шедевр под названием «Чёрный треугольник».

Декламировал он в классической манере, с подвываниями и методичным покачиванием, выставив вперёд ногу в драном носке.

Произведение называлось «Песнь камикадзе». Чтобы не утомлять вас, приведу лишь небольшую его часть.

 

…Чашечка саке с дрожащей сухой травинкой,

И напутствие командиров,

И серебряное крыло, нагретое солнцем.

Белые ленты подшлемника хлопают на ветру.

Мы летим на закат, туда,

где океан сходится с небом.

Где красное окунается в синее

и становится чёрным –

Там уже заждались нас.

Вот и серая тень мелькнула справа по борту –

как кошка,

прошмыгнувшая за угол дома украдкой.

Глаза врага впереди –

две прозрачные студенистые медузы,

выброшенные штормом на берег Дзаяси.

В них нет ничего, кроме страха,

им не выдержать моего взгляда,

в котором – Император и Вечность.

Ближе, белоглазый, ближе –

бороздки пота на твоих щеках.

Ты не знаешь, как поёт

сердце камикадзе в последнем полёте,

как стрекочет сверчок в домике

под тростниковой крышей,

как прекрасна пара диких гусей в камышах…

Но я всё равно заберу тебя с собой –

мы будем, как два цветка

на одном сорванном стебле.

Ближе, белоглазый, ближе –

вечность уже раскрыла объятья

и встречает меня с материнской улыбкой.

И «банзай» миллиона самураев

громче рёва моей среброкрылой машины.

Девушка по имени Судзуки,

с лицом, подобным полной луне,

завтра наденет для меня белые одежды

и соберёт букет белых лилий.

Завтра стяг великой Империи Солнца

в мою честь поднимут товарищи,

а мать расплетёт свою косу

и посыплет волосы пеплом вулкана Фудзи.

Губы – мокрые бледные слизни,

выплёвывают слова, которых я не слышу.

Я пришел за тобой, враг,

не жми на гашетку напрасно.

Лучше посмотри на то золотое облачко,

что рыбкой проплывает над нами.

Оно плывёт на Восток, туда, где моя Родина.

Её бесстрашные сыновья уже греют моторы –