Пандемия любви. Том 2

Лиза отбросила одеяло и снова посмотрела на часы. Минутная стрелка сдвинулась всего на два деления. Кот зевнул, потянулся, соскочил на пол и привычно потёрся щекой о её ногу.

Нет, лучше всё‑таки встать. Она машинально обвела глазами комнату. Всё как прежде. Ничего не изменилось.

…Тогда, в год смерти мамы, Лизе сказали: вот пройдут сороковины – станет легче. Надо всё изменить, переставить мебель, сделать ремонт. Это поможет начать жизнь по‑новому. Будто переехал на другую квартиру. Легче дышится, и вообще новые заботы отвлекают от ненужных мыслей, а время бежит быстрее.

Тётя Люба, мамина младшая сестра, обещала, что поможет. Вдвоём они придумают, как лучше всё устроить. Лиза согласилась. Тётя Люба – волшебница, хохотушка и рукодельница, с ней просто и радостно, всё получается как надо, словно само собой. Она с детства была для Лизы старшей сестрой, подружкой, наперсницей в её девичьих тайнах и нерушимой опорой в долгой, страшной маминой болезни. С ней Лиза не сразу прочувствовала то лютое одиночество, которое неизбежно ожидало после ухода мамы. Оно обрушилось на неё чуть позже, через месяц.

В тот вечер тётя Люба забежала к ней, чтобы вместе поужинать. Она старалась не оставлять её вечерами одну. Не раздеваясь, прошла в кухню, заглянула в хлебницу.

– Так и знала, что чёрствый. – Она пристроила на кухонный стол пакет с яблоками. – Дожаривай котлеты, я мигом!

Этот джип вылетел на сумасшедшей скорости. Она даже не успела отойти от подъезда. Водитель был пьян, машину развернуло и ударило в столб, парень вывалился на тротуар из распахнутой дверцы и стоял на четвереньках, бессмысленно мотая головой. Оказалось – на нём ни царапины. Тётя Люба лежала в стороне.

Всё это Лиза увидела с балкона. Скорую вызвали, но она не понадобилась. Ни водителю, ни тёте Любе. Так что сороковой день Лиза отмечала одна.

А назавтра ей исполнилось двадцать три года. С тех пор она не любила свои дни рождения. И больше всего – просыпаться в этот день дома. Без запаха пирога из кухни и свёртков с бантиками на тумбочке у постели. Их уже прошло семь, таких лютых дней. Лиза всегда старалась уехать, напрашивалась в командировки или брала отгулы, лишь бы не оставаться дома, где некуда было деться от мыслей.

А вот сегодня не получилось. Вчера, почти в самом конце рабочего дня, начальница объявила, что поездка неожиданно отменяется, а ничего другого Лиза придумать не успела и махнула рукой. И ладно бы – рабочий день, а то, как назло, суббота. На выходные никто ехать не хотел, и она радовалась, что всё так удачно складывается. А тут на тебе.

Лиза прошлёпала в кухню. Кот немедленно потянулся следом. Он всегда ходил за ней по пятам, как собака. Его принёс муж тёти Любы. Через год после её смерти.

– Слушай, Лиза… короче, пусть он у тебя поживёт, а? – сказал он прямо с порога, почему‑то глядя в сторону. Видишь ли, какая штука… не получается у меня одному… жениться надо. Не могу больше. А она котов… того… не выносит. – Он снял ботинки и неловко, боком, пройдя в комнату, сел на диван и обхватил голову руками. – А ты как сама‑то?

Они не виделись уже больше трёх месяцев. Лиза пожала плечами.

– Нормально.

– Может, помощь какая нужна?

– Нет, спасибо. Всё в порядке.

– Ты, если что, скажи…

– Если что, скажу… – протянула она, глядя в сторону.

– Не обижайся, слышишь… – вздохнул он. – Жизнь – подлая штука. Ничего уж тут не поделаешь. Все люди разные. Люба, она кошек обожала, сама знаешь, а… Наталья вот… терпеть не может. И боится она их. Говорит – аллергия.

– Ничего, дядь Жень, конечно, пусть у меня останется. Я даже очень рада. Надо было сразу забрать его, а я как‑то не сообразила. Не до того было. И потом… я думала, вы любите его.

Он досадливо крякнул.

– Любишь, не любишь… Я сам теперь не знаю, кого люблю, кого нет. Всё гораздо сложнее.

– Я понимаю. – Лизе было жаль его и вместе с тем неприятно. Она не хотела представлять в их квартире другую женщину, знать, что она трогает вещи тёти Любы, переставляет, выбрасывает.

– Мне сорок лет. Тяжело одному. Люба такая хозяйка была, я привык, понимаешь? А тут сухомятка. Гастрит у меня. И рубашку вон сжёг. Наталья неплохая, просто взбалмошная немного. Всё по‑своему хочет. – Он встал и прошёлся по комнате. – У меня там, в машине, Любины вещи, те, что остались. Собрала, сказала – вези. Я их выбросить не могу, понимаешь?

Она кивнула.

– Конечно.

– Всё хорошее я тебе сразу отдал, а это… Люба же тоненькая была, лёгкая. Как ты. – Он вздохнул, покачал головой. – Ты хоть носишь?

– Ношу, дядь Жень.

– Хорошо. Ты уж прости меня, ладно?.. Вот станешь старше, поймёшь, каково одному. И тебе тоже замуж надо. Одной не дело. Ну… если что – заезжай, не стесняйся.

С тех пор они виделись редко, звонили друг другу лишь по праздникам.

 

Лиза включила чайник, достала с полки кофейную банку и полезла в холодильник за сливками. Чайник почему‑то долго не закипал, и она пристроилась на подоконнике, легонько барабаня пальцами по стеклу. У Лизы были красивые руки, узкие, с тонкими запястьями, овальные ногти острижены, но казались длинными. Колец она не любила, носила только одно, мамино – тонкая змейка с крохотными рубиновыми глазками. Когда‑то дед привёз бабушке из Маньчжурии, она его очень ценила и никогда не снимала. В день, когда бабушки не стало, мама сняла кольцо с её пальца, надела на свой и тоже никогда не снимала. А потом и она, Лиза, сделала так же.

«Вряд ли сегодня кто‑то позвонит, я всех предупредила, что в командировке».

Кот запрыгнул на подоконник и, усевшись рядом, осторожно потрогал Лизу лапой.

– Ты мой хороший… – Она погладила его по блестящей шёрстке, и он сейчас же замурлыкал, выгибая спину и со значением заглядывая в глаза. – Что, уже есть хочешь? – Она подняла с пола пакет и сыпанула корма в синюю пластмассовую миску.

С горячей чашкой в руках, Лиза прошла в большую комнату и с ногами устроилась на диване. Пробежала глазами по массивным, чёрного дерева, стеллажам с книгами. Это всегда действовало на неё успокаивающе. Тёмные затёртые старинные корешки, фотографии в резных рамах, бронзовые фигурки на полках – всё это, казалось, было продолжением неё самой и свидетельствовало о незыблемости мира.

Из окна было видно, как ободранный трёхцветный кот, умело балансируя, прошёл по самому краю крыши, потом, сгруппировавшись, перепрыгнул на соседнюю, потянулся, зевнул и скрылся за трубой. Она на секунду представила, что её хрупкий белоснежный Лариосик бесхозно разгуливает по краю пропасти, ежесекундно рискуя сорваться вниз, и в животе заледенел противный комок. Интересно, встревожит кого‑нибудь, если я вдруг вздумаю пройтись по крышам? Тревожатся родители, близкие. Ещё дети, наверное.

Дети…

Лиза давно уже чётко определила круг запретных тем и редко нарушала данное себе слово. Но сегодня…