Пандемия любви. Том 2

Однако по прошествии трёх часов дружеского застолья Холмогоров, улучив подходящий момент, довольно твёрдо заявил, что, так или иначе, обстоятельства требуют его немедленного возвращения в город, посему, как ни жаль, нам всё же придётся откланяться. Он так и сказал – «откланяться», после чего я, сопровождаемая весёлыми напутствиями присутствующих, улизнула в свою комнату переодеться и собрать вещи. Осознание того, что уже совсем скоро неизбежно останусь с ним один на один, заставляло сердце колотиться самым отчаянным образом. Это бешеное верчение вконец измотало меня, и мысли, которые весь вечер и без того не оставляли ни на минуту, разыгрались теперь в полную силу, и я, торопливо бросая в сумку одежду, отлично знала, что самое трудное ещё только начинается.

 

Когда отзвучали все прощания, и мы выехали наконец за ворота, я молча откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза, чувствуя себя совершенно без сил. Холмогоров молчал и смотрел на дорогу, время от времени прибавляя скорость, и я отчётливо поняла – он ждёт, чтобы я заговорила первой.

– Олег… – начала я, представляя себя парашютистом, стоящим на вышке за секунду до смертельного прыжка в неизвестность. – Олег… я должна поблагодарить вас за то, что вы сегодня сделали для меня…

– Как, мы снова на «вы»? – удивлённо отозвался он, слегка повернув голову в мою сторону.

Я села прямее и приготовилась к неизбежному.

– Не думаете же вы, будто я глупа до такой степени, что позволю себе принимать от вас подобные жертвы исключительно ради спасения собственной репутации? Мне тридцать лет, и я вполне способна трезво оценивать происходящее. Да, не скрою, это было красиво, и я высоко оценила ваш поистине мужской поступок. И ещё… спасибо, что позволили мне сегодня уехать оттуда, вряд ли я смогла бы выдержать всё это до самого понедельника.

Не говоря ни слова, он мягко нажал ногой на тормоз и, сбросив скорость, свернул в какой‑то перелесок, после чего остановил машину и повернулся ко мне. Его лицо снова оказалось совсем близко от моего, и я видела каждую складочку на его застывших губах.

– То есть вы хотите сказать, – медленно произнёс он, – что я целый вечер ломал комедию перед собственными друзьями исключительно ради спасения репутации малознакомой женщины, которую на самом деле вовсе не желаю видеть своей женой. Я вас правильно понял?

Я почувствовала, что пальцы мои сделались ледяными, и отвела взгляд, внезапно ощутив сковавший горло страх и бесконечное одиночество. Я молила бога о том, чтобы эта пытка поскорее кончилась.

– Олег… я хочу, чтобы вы меня поняли. Я вижу, что вы сердитесь, и не знаю, как вести себя, не рискуя снова вызвать ваш гнев. Возможно, я говорю что‑то не то, не умея правильно выразить собственные мысли, но я совершенно искренне считаю, что случившееся вовсе не является основанием для того, чтобы два взрослых человека…

– Остановитесь, Лиза, – перебил он, – иначе вы сейчас скажете гораздо больше того, что я хотел бы услышать.

«Господи, знать бы, что он хочет слышать, о чём он думает и как вообще относится к происходящему. Я нравлюсь ему, это факт. Он меня хочет, тут не может быть двух мнений. Я тоже хочу его, и он понимает это не хуже меня. В конце концов, осуществить подобное не составляет большого труда, и ему не понадобится для этого особых усилий. Тогда при чём здесь женитьба? Инцидент исчерпан, и этот мужчина, проявив свои лучшие качества, вправе ожидать от меня благодарности, чего он поистине достоин, и сам это отлично знает…»

– Послушайте, Олег, – снова заговорила я, – повторяю, мы взрослые люди. Почему бы нам не поговорить начистоту, тогда сразу всё станет проще.

Холмогоров продолжал смотреть на меня непонимающим взглядом, потом наконец пожал плечами.

– Именно этого я и хотел бы, Лиза. И теперь с радостью готов выслушать вас.

– А я вас, – упрямо свела я брови.

– Меня вы уже выслушали, – притворно мягко повторил он, нисколько не пытаясь облегчить мне задачу. – Всё, что я имел сказать по данному поводу, я предельно ясно изложил в присутствии нескольких свидетелей.

– Я помню, – с трудом справляясь с охватившей меня дрожью, ответила я. – Но сейчас мы, к счастью, находимся наедине, и ничто не мешает вам изложить то, что вы действительно думаете.

– Абсолютно ничто не мешает, – согласно кивнул он, и, перегнувшись через мои колени, протянул руку и достал из бардачка сигареты. – Я уже несколько лет не курю, но сегодняшний день, похоже, исключение.

Я нервно кивнула, и он раскрыл передо мной пачку, после чего намеренно учтиво щёлкнул зажигалкой.

– Итак, продолжим, – сказал он, глубоко затянувшись, и мы синхронно выпустили дым. Он, не поворачивая головы, нажал на кнопку, и стёкла поползли вниз. Повеяло прохладой, и стали слышны едва различимые голоса ночного леса. Они подействовали на меня успокаивающе.

– Я внимательно слушаю вас, Лиза. Что, собственно, не устраивает вас в этой ситуации?

– Но я хотела бы выслушать именно вас, – снова упрямо нахмурилась я, пытаясь не думать о том, на что я его провоцирую.

– Повторяю, я уже всё сказал, – не нарушая спокойствия, доложил он.

Не знаю, какого чёрта меня так заклинило. Понятия не имею, что я желаю из него сейчас вытянуть. Ничего иного, судя по всему, он излагать не собирается. Теперь слово за мной, но у меня, как назло, в голове царила полнейшая пустота.

– Тогда мы сейчас докуриваем и отправляемся в город.

– Разумеется, – кивнул он, – не ночевать же в лесу, это было бы не слишком удобно.

– Конечно, гораздо удобнее на кровати, – нахально заявила я.

– Согласен, – невозмутимо ответил он, привычно выщёлкивая в окно окурок.

«Ну что ж, вот, кажется, я и подошла к той самой черте, откуда назад хода нет, и винить его мне будет явно не за что… за язык меня, в конце концов, никто не тянул, и лично от него никаких предложений по части «кровати» ни разу не прозвучало».

Мы вырулили на трассу и двинулись в сторону Москвы. Легко придерживая пальцем руль, он немного повернул ручку приёмника, и по салону поплыли тихие космические звуки композиции группы «Спейс».

Я вытянула ноги и закрыла глаза, томительно ощущая, как виртуозно невидимый повар перемешивает большой ложкой внутренности в моём животе.

 

…Похоже, мой мозг, не справившись с напряжением сегодняшнего дня, на какое‑то время явно отключился, и я не то пребывала в заоблачном мире, не то и вовсе провалилась в сон, но, так или иначе, очнувшись, увидела, что машина катит по Кутузовскому проспекту, а это значит, что пребывать в его обществе мне осталось не более пятнадцати минут. От этой мысли в животе противно сжалось.

За всё это время он не произнёс ни единого звука. Я тоже помалкивала, понимая, что сказать больше нечего, и все дальнейшие слова бессмысленны, ибо мы оба упрямы, и идти на взаимные уступки явно не собираемся. Тем временем он, свернув налево, вырулил на Грузинку и, промахнув её за минуту, въехал во двор и остановил машину у моего подъезда. Потом выключил зажигание и повернулся ко мне.

От близости его глаз я тут же снова покрылась мурашками, но взгляд упрямо не отводила. Он тоже. Не знаю, как его, но могу с уверенностью сказать, что лично моя воля до сей поры ещё подобным испытаниям не подвергалась. Я молчала. В конце концов, он мужчина, поэтому должен что‑то сказать первым.