Пандемия любви. Том 2

– Да ладно тебе, – засмеялась я, – её вчера очень даже обрадовал такой поворот событий, она же меня любит. Я сама виновата, что всё от неё скрывала, поэтому и помыслить не могла, что ты окажешься её знакомым. Но, посуди сам, мне, собственно, и рассказывать было нечего – подумаешь, человек позвонил два раза.

– Да, до сегодняшнего дня рассказывать было действительно нечего, – хмуро согласился он.

– Мне и теперь абсолютно нечего рассказывать, – тоже нахмурилась я. – Ибо я вовсе не любитель подобных рассказов.

– Какое совпадение. В мои привычки это тоже не входит.

– Я ничего о тебе не знаю. Совсем ничего, кроме того, что может знать каждый, – вздохнула я, проведя ладонью по скатерти.

– У нас с тобой для этого ещё очень много времени, – сказал он, задумчиво вертя между пальцев чайную ложечку.

– Думаешь?

– Уверен. Целая жизнь.

И мне вдруг сделалось очень страшно. Так страшно, что я сглотнула, словно в горле застрял посторонний предмет, который нет возможности ни проглотить, ни выплюнуть. «Дожаривай котлеты, – сказала тётя Люба. – Я мигом».

– Что с тобой? – немедленно спросил он.

– Ничего, – помотала я головой. – Всё в порядке.

– Я сказал что‑то не то?

– Нет, конечно, нет… это так… не обращай внимания…

– Послушай, Лиза, я не знаю, о чём ты там подумала, но если это имеет отношение к нам… – начал он.

– Да нет же, – перебила я, наконец сглотнув, – мне подумалось вовсе не об этом… поверь, оно совершенно не относится к тебе…

– Тогда к кому?

– Олег, ну правда же, я вообще ни о ком не думала…

– Хорошо, как знаешь, – кивнул он, а на меня почему‑то навалилась такая тоска, что пришлось приложить невероятное усилие, чтобы не разрыдаться.

– Ладно, давай отвлечёмся, – сказал он, внимательно посмотрев на меня. – Что‑то мне не нравится выражение твоего лица. Очевидно, я действительно многого о тебе не знаю. Но надеюсь узнать со временем. Если ты позволишь, конечно.

– Я тоже хочу знать о тебе больше, чем написано в аннотациях к твоим книгам, – подняла я на него глаза.

– Расскажу всё, что захочешь, – невероятно нежно сказал он и погладил моей ладонью свою небритую щёку.

 

* * *

 

Я начала скучать по нему в ту же секунду, как только за ним захлопнулась дверь.

Без дела слоняясь по комнатам, я машинально перекладывала с места на место вещи, которых ещё недавно касались его руки, и чувствовала внутри такое сокрушительное опустошение, словно из меня выпустили весь воздух.

Стоило только подумать о нём, как каждая клеточка моего тела начинала мучительно пульсировать и ныть, а жаркие волны возбуждения прокатывались по горлу с такой стремительной силой, что просто сбивали с ног, и я наконец, не имея больше сил бороться с этой стихией, безвольно опустилась в кресло.

Шевелиться возможности не было, но мозг мой, тем не менее, работал достаточно чётко, и полнейшее нежелание тела подчинятся его командам думать нисколько не мешало.

«Интересно, как это всё называется? Любовь или нет? У других происходит точно так же? И как могло случиться, что, прожив столько лет, я до сей поры не ведала о подобных ощущениях? Хотела бы я знать, что чувствует сейчас он. То же самое или что‑то совсем другое? Когда он здесь, со мной, вовлечённость его в это действо совершенно очевидна… но, полагаю, что там, в его мире, моё столь агрессивное присутствие в его мыслях вызывает большие сомнения. Он должен работать и думать абсолютно о другом. В отличие от меня. Означает ли это, что мне просто нечем заняться? Но, встречаясь прежде с мужчинами, обычно отчётливо осознавала – это значит для меня настолько мало, что я в любую минуту готова прервать отношения практически на любой стадии.

А теперь, внимание, вопрос: могу ли я сама, подчиняясь лишь доводам рассудка, прервать отношения с этим мужчиной? Ответ: однозначно нет.

Занавес. Конец спектакля. Актёры выходят кланяться зрителям».

Однако, придя к этим умозаключениям, я, как это ни странно, несколько собралась и, похоже, обрела возможность двигаться, ибо вылезла из кресла и даже предприняла вялые попытки изобразить некоторое хозяйственное рвение. Настоятельная потребность приготовить еду охватила меня с такой силой, что я немедленно отправилась в кухню. Аппетита при этом не было совершенно. Но я чётко понимала, что готовлю именно для него. И не важно, съест он это или нет. Если я буду ему готовить, смогу гарантированно чувствовать себя его женщиной. Обычное проявление бабской натуры. Оказывается, оно и мне не чуждо.

Кстати, уходя, он не произнёс ни слова по поводу того, когда собирается появиться в следующий раз. И позвонить тоже. До сих пор он всегда испрашивал моего разрешения для следующего звонка.

 

Мобильный зазвонил, и я вылетела из кухни как ошпаренная. Но это оказалась Алинка.

– Алё, – осторожно начала она.

– Не волнуйся, я одна. Он только что уехал.

– Ничего себе. Это с субботы, что ли?

– Именно. Ну ладно, ты где?

– Дома. Недавно приехала, – сообщила она. – Зайти‑то можно?

– Нужно! – воскликнула я.

 

Алинка с порога долго рассматривала меня, чем в результате привела в смущение.

– Ну что ты так смотришь, будто я привидение какое‑то?

Она покачала головой.

– Тебя не узнать. Глаза потрясающие, совершенно нездешние.

– Что нездешние, это верно, – со вздохом согласилась я.

– И волосы разметались… обалдеть, чистая русалка…

К её приходу я даже не додумалась собрать их хотя бы в хвост, и теперь поёжилась. Причина была слишком очевидна.

– Ну и как? – поинтересовалась она.

– И не спрашивай.

– Смерти моей желаешь? Я ж звонила вчера, было выключено.

– Да, я только утром включила телефон.

Мы прошли в кухню, и я поставила на стол блюдо с вчерашними пирожками.