Пандемия любви. Том 3
Наевшись, Митька тут же уносится смотреть мультики, а мы с мамой устраиваемся в креслах с чашками свежезаваренного чая.
– Ну как твои дела? – спрашивает она, с надеждой взглянув на меня. Надежда эта весьма призрачна, ибо вытянуть из меня хоть что‑то, отдалённо напоминающее рассказ о собственной жизни, представляется довольно проблематичным. Но она всякий раз неизменно надеется.
– Всё хорошо, мамочка, – затягиваю обычную песню, – работаю над проектом для одной фирмы, уже есть кое‑какие идеи.
Она грустно вздыхает.
– Понятно. Новостей, значит, никаких?
– Абсолютно. Всё по‑старому.
– А в театр в субботу идёшь? – интересуется она после некоторой паузы. Телефонный разговор происходил при ней, поэтому она и оказалась в курсе. Моё согласие её удивило, очевидно, оно не шло из головы, ибо от каких бы то ни было встреч такого рода я неизменно отказывалась, и ей это было хорошо известно.
– Да, иду. Во всяком случае, пока собираюсь. Если, конечно, что‑нибудь не помешает. Мало ли какие дела могут возникнуть, – оставляю я лазейку, решив про себя, что она может оказаться полезной. Очевидно, мама тоже подумала об этом, поэтому снова вздохнула, потом спросила нерешительно:
– Уверена, что у тебя всё в порядке?
– Конечно, – подтверждаю я. – А почему ты спрашиваешь?
– Глаза у тебя какие‑то грустные.
– Да нет, всё нормально, тебе показалось, мамочка.
Глаза я накрасила и даже немного прошлась по векам тенями, чтобы отвлечь её внимание от вчерашних припухлостей, но, вероятно, не слишком в этом преуспела.
– Кстати, – сказала она, – а знаешь, кого я тут случайно встретила?
– Кого? – подняла я глаза.
– Киру. Представляешь? Сто лет её не видела, а тут в нашем магазине столкнулись. Она, оказывается, несколько лет в другом городе работала, а сейчас вернулась. Теперь в Москве устроилась, в какой‑то редакции. Поболтали с ней, тебя вспоминали, школу, очень меня это порадовало. Хорошая она девочка. Масса приятных воспоминаний.
– Правда? – улыбнулась я. – Вот кого бы я с радостью повидала.
– Так она и визитку оставила, – обрадовалась мама, протягивая руку к стоящей на столике хрустальной вазе, полной всякой всячины. – Вот, забирай, будет время, позвонишь как‑нибудь.
Я с удовольствием взяла визитку и тут же сунула в карман. Не забыть бы. Дома рассмотрю. Надо будет непременно увидеться с Кирой.
Выйдя замуж, я переехала к Юре, в Трёхпрудный, а мама осталась здесь, во Вспольном переулке, в той самой квартире, в которой мы когда‑то жили вместе с папой. Квартире моего детства. Дом наш находится как раз напротив английской спецшколы, где мы с Кирой учились. Сама она проживала в соседнем подъезде, и мы часто вместе бегали на занятия.
Кира училась в параллельном классе и тоже была отличницей и книгочейкой, что нас здорово сближало. Правда, в отличие от меня, это не мешало ей заводить романы с мальчиками и думать о красивой одежде, в то время, как я бесконечно корпела над учебниками под строгим папиным присмотром.
Интересно, как сложилась её жизнь? Мы после школы почти совсем разошлись, одновременно окунувшись в студенческую жизнь, и виделись довольно редко, а потом и вовсе потерялись. Обязательно позвоню ей.
Мы с мамой обе задумались, погрузившись каждая в свои воспоминания. Глянув исподтишка, я залюбовалась её профилем и тонкой прямой спиной. Отец тоже всегда любовался ей, я это замечала и с грустью думала, что мне никогда не стать такой красивой, как мама. Однажды я сказала об этом отцу, но понимания с его стороны явно не встретила, ибо в ответ услышала, что лучше бы мне задумываться о вещах более насущных, подразумевая при этом бесконечные рефераты, над которыми просиживала все дни. А что может быть более насущным для девушки, чем красивая внешность?
Представляю, что сказал бы отец, если бы мне вдруг вздумалось поделиться с ним подобными мыслями. И вообще представляю, что было бы с ними обоими, если б они хоть на секунду представили мою дальнейшую жизнь. Я и Солнце. Думаю, они оба выпили бы яду, доведись им хоть раз заглянуть в эту пропасть.
Увидев, что я смотрю на неё, мама встрепенулась и глянула на меня застенчиво.
– Ты сейчас о папе думала? – неожиданно для самой себя спросила я.
– А что, это было заметно? – удивилась мама, слегка опуская веки.
– Наверное, если мне об этом подумалось, – вздохнула я, от души сожалея, что не могу поделиться с ней тем, что так мучает меня.
– Ты стала взрослой, – вдруг сказала мама, – а я так и не успела ничему научить тебя. Всё думалось, что рано, а потом вдруг оказалось безвозвратно поздно. И теперь я ничего не знаю ни о твоей жизни, ни о твоих мыслях. Я сожалею, что опоздала. Для тебя всегда самым главным человеком был отец. И для меня тоже. Как ни странно, именно это и разделило нас. А, казалось бы, должно наоборот.
У меня даже горло перехватило. Никогда раньше я не задумывалась об их отношениях. Вероятно, они тоже были непростыми, но, вечно погружённая в свои мысли, я этого попросту не замечала.
– Ты очень любила его, мам?
На её лицо набежала тень.
– Не просто любила. Это было сродни…
– …шторму? – замерла я, чувствуя, как пробирается по спине озноб.
– Да, – подняла она глаза. – Тебе это знакомо?
И так же, как вчера в ресторане, я подумала, что мне надо немедленно уходить. Иначе я снова примусь рыдать, а вот только этого сейчас и не хватало.
– Мамочка, я очень люблю тебя, – собираю я в кулак всю свою волю. – И ты вовсе не опоздала. У меня нет никого дороже тебя и Митьки.
«И Солнца», – добавляю про себя, изо всех сил загоняя обратно стоящие в глазах слезы.
– Что‑то сильно мучает тебя, я же вижу, – качает головой мама, – только ты не говоришь, а я не знаю, как об этом спросить. Мы обе упустили то время, когда это было возможно.
– Что возможно? – спросила я, думая о том, что она безусловно права.
– Делиться друг с другом. Ведь нам обеим не хватает этого. Хочешь, скажу тебе одну вещь?
– Да, – кивнула я, внутренне холодея.
– Думаешь, я не знала, что ты сильно любила кого‑то? Очень сильно. А скорее всего, и сейчас любишь. Просто я тогда не нашла в себе мужества спросить об этом, так уж у нас повелось. Потом ты вышла замуж, и мне вовсе не хотелось тревожить тебя. Ну а позже, когда ты осталась одна, разговор этот тем более был неуместен.
Она снова подняла на меня взгляд.