Пандемия любви. Том 3

Во мне словно жило два человека. Я полностью принадлежала делу и полностью принадлежала ему. И чем сильнее я погружалась в это, тем лучше работала. Бессонные ночи предельно обостряли мои чувства, а напряжённые рабочие дни забирали все силы, в то же время каким‑то непостижимым образом рождая новые, и я жила на износ, бесконечно паря в сумасшедших ощущениях.

Он научил меня летать в грозовом небе, пробудив при этом невиданные доселе способности и совершенно иное восприятие собственного тела. Я жила в двух измерениях, и ему это очень нравилось. Он создавал меня как проект и гордился своим творением. Похоже, он и сам так жил, и всё, что происходило между нами, вливало в него новые силы.

Никто на фирме не знал. И это ему тоже очень нравилось. Никому бы и в голову не пришло.

Никому. Кроме Ветра. В какой‑то момент он обо всём догадался, и я сразу уловила это. Не просто догадался. Он знал. Знал, потому что любил, и его чувства тоже были обострены до предела. Он любил меня. Так же сильно, как я любила Солнцева.

Они были совсем разными. Господи, какими же они были разными… Юра – лёгкий, улыбчивый и мягкий как воск. Словно свет разливался по комнате, когда он входил. И все это сразу замечали. Солнце же – суровый и вечно мрачный, норовистый как дикий мустанг, талантливый до гениальности, отчаянно бесстрашный. И кипящий как раскалённая лава, в той нашей другой жизни. Жизни за пределами этих стен. Никто не знал его, настоящего. Никто, кроме тех, кто любил его. А это были Ветер и я.

Однако Солнцев вовсе не был безрассудным или беспечным. Он был на редкость умным и взвешенным, осторожным и бесконечно точным, когда касалось Дела. Он был учёным от бога и бизнесменом от бога. Редкое сочетание, делающее его почти всесильным в глазах тех, с кем ему ежедневно приходилось сталкиваться.

Юра тоже был талантлив, но его небеса одарили не так щедро, как Солнце. В этом отец немного ошибся. Он был вторым и отлично знал это. Он вообще был другой в принципе, ничем не похожий на Сонцева, и трудно себе представить, как вообще смогли они стать друзьями, и не просто друзьями, а достичь той высокой степени взаимопонимания, которая удерживала их рядом. И это тоже была любовь. Надо было знать их обоих, чтобы понять это.

 

…В те наши последние выходные Солнцев был мрачнее обычного, курил и хмурился, почти не отвечая на вопросы, просто увёз меня куда‑то, не знаю даже, что это было за место. Я и в окно не смотрела, пока ехали… гостиница какая‑то…

А потом… мы до воскресенья так из номера и не выходили, только несколько раз еду заказывали. Он тогда словно с цепи сорвался… ничего не помню совсем, кроме рук его бешеных и зрачков тёмных. Мы и не разговаривали почти…

Мы вообще часто не разговаривали. Этого и не требовалось. Не всякий бы так смог. Но он научил меня. Я жила этим и была счастлива. Тот бездонный омут, в который он изо дня в день погружал меня, не нуждался в разговорах, вознося нас к вершинам, доселе неизведанным и не имеющим ни конца ни начала…

 

Позже, в понедельник, я узнала в офисе, что он уезжает в Австрию… на неизвестный срок, может быть, навсегда. Открывает там филиал, а фирму пока оставляет на Ветра. Об этом весь офис гудел, когда я явилась с утра на работу.

Мне он это объявил во вторник. Из его глаз на меня смотрела бездна. И сам он был весь словно каменный. Вероятно, я тоже, только у меня не было сил осознать это. Я ещё не вышла из той бешеной стихии, в которой прожила весь последний год. Он сказал: да, позвонит, когда устроится. Я привыкла в то время на его слова реагировать по‑военному: «есть» – во фрунт – каблуками щёлк. Рыдать только дома. И то если мама в отсутствие. А если она в присутствии – то тихо, в подушку, в своей комнате, когда уже спать лягу.

 

Только он больше не позвонил. Никогда.

Я взяла неделю отгулов и попросилась к Вере на пустую дачу. Маме сказала, что корпоративная поездка. Каждая клеточка моего существа звенела и плавилась от пожирающего изнутри отчаяния. Это чёрное, слепящее ощущение невиданной потери поглотило меня настолько, что я перестала реагировать на всякие внешние раздражители. Не зажигала свет и не вспоминала о еде, плавясь в собственной боли и бесконечном желании навсегда исчезнуть из этого потерявшего всякий смысл бытия.

Когда я наконец снова смогла есть и говорить, вернулась на работу.

Весь следующий месяц мы каждый день часами разговаривали с Ветровым. Непонятно, кто из нас был в то время психолог. Хотя понятно, конечно, кто. Точно не я. И из бездны он меня, так или иначе, вытащил. Не сразу. Очень медленно и тяжко, но, тем не менее, вытащил. А потом мы подали заявление в загс. И вскоре поженились.

Это народ удивило. Многие задавались вопросом: с чего вдруг? Вроде незаметно было, чтоб мы раньше встречались. Наблюдались ровные рабочие отношения. А тут на тебе. Правда, обсуждения эти Юра быстро пресёк, пустив по офису слух о нашей «тайной любви». Грамотно пустил – с Мариной на ушко «поделился». А с секретарём поделиться – всё равно что стенгазету выпустить, набранную крупным шрифтом. Вскоре «подробности» стали достоянием каждого, и люди быстро успокоились.

Ну а через несколько месяцев я ушла в декрет и на фирму больше не вернулась. Привела вместо себя Веру, мою однокурсницу и единственную институтскую подругу. Месяц в курс вводила, а потом ушла. Очень надеялась, что дело от этого не пострадает. Так и вышло. Ну или почти так. Во всяком случае, Вера во всём довольно быстро сориентировалась. Первое время я ей активно помогала, а потом необходимость в этом отпала, и я погрузилась в лоно семьи. К счастью, сотрудники Веру приняли хорошо, и жизнь потекла по‑прежнему. Вернее, работа. Ветер приложил к этому неимоверные усилия. День за днём он всё больше входил в подробности дела и тащил на себе весь бизнес. Это вызывало у меня уважение, и каждый вечер дома я помогала ему в этой борьбе. Я ему, а он мне. Так и жили.

 

Разумеется, уйдя с фирмы, я не сидела сложа руки. Приученная к бесконечным умственным усилиям, я отчаянно нуждалась в работе, и Ветров делал всё, чтобы мой мозг не переставал работать в привычном ритме. Через год после рождения сына я поступила в заочную аспирантуру и, окончив ее, защитилась. Потом стала оказывать консалтинговые услуги другим компаниям. И Вере в том числе, конечно же. Во всём, что касалось стратегии бизнеса. А со всем остальным она и сама отлично справлялась.

Я не ушла из профессии. Спасибо Юре, он был рядом и не давал мне съехать в пропасть. Он вообще всегда умел быть рядом. Прозрачно и ненавязчиво, как воздух, потому что был наделён непревзойдённым талантом – любить. Он любил своего друга и любил меня, поэтому никогда не стремился заменить его. Просто был. И этого оказалось достаточно.

Конечно, Юра до самой глубины не знал, что происходило в действительности между мной и Солнцем. Не знал и не спрашивал. И я приняла это как благо. Мы жили вместе и даже спали в одной кровати. Правда, не сразу… далеко не сразу… но, тем не менее, рано или поздно случилось…

В результате я приняла этот факт. Насколько было возможно. Опять же не вскоре, но всё‑таки он научил меня. Ведь совсем не значит, что человек, обученный экстремальному вождению очень тяжёлого автомобиля в ночную снежную бурю, не сможет в результате спокойно ездить по городу, останавливаясь как положено, на светофорах и аккуратно паркуясь на стоянках.