Попробуй меня разлюбить
Судя по тому, как забегали Катины глаза, мои слова ее смутили. Ну а я просто не привык ходить кругами и подбирать аллегории, чтобы узнать ответ на интересующий меня вопрос.
Возможно, со стороны это выглядит гораздо хуже, чем в моей голове, но и не спросить я не мог. После выпада Азарина никак не получалось выкинуть из головы мысли о Кате и о том, что она про меня спрашивала.
Может быть, поделилась впечатлением, какой я мудак, или же наоборот… Хотя наоборот вряд ли.
– Нет, – Катя пытается улыбнуться, – я и правда спрашивала. Просто…
Она поджимает губы, а я заостряю внимание на ямочках, они часто проступают на ее щеках. Когда улыбается или волнуется, как сейчас. Она вообще чересчур эмоциональная, я к такому не привык. В голове даже не укладывается, как можно выдавать разом столько реакций. Смех, слезы, сожаление, любовь – все разом. Все в одном флаконе.
Ее эмоции меняются настолько часто, что я просто физически не успеваю их отслеживать. Едва приму одну, как она уже сменила ее другой. Мозг постоянно анализирует ее поведение, без передышки. Сегодняшнее утро тому явный показатель.
Я до сих пор под впечатлением от того, что произошло в машине. Пальцы покалывает от Катиных прикосновений, а нос забит запахом ее волос. Смесь из духов, фруктового шампуня и дождя. От нее всегда вкусно пахнет. К этому выводу я пришел буквально на днях, потому что осознал, что четко помню ее запах в день нашей с ней первой встречи. Так себе знакомство, но ее головокружительный запах преследует. Она пользуется буквально двумя ароматами, которые я за километр теперь учую.
– Я не преследовал желания тебя смущать, – оговариваю сразу. – Просто хотел узнать, о чем именно спрашивала.
– Так Тим тебе не рассказал? – ее глаза округляются. Она чуть расправляет плечи и подается вперед. Такого поворота, видимо, не ожидала.
Я и сам не ожидал, что вообще полезу в эту тему. Стоило промолчать.
– Скорее, я не захотел его слушать. Так о чем спрашивала? – продолжаю вопреки здравому смыслу.
Улыбка на моих губах вырисовывается непроизвольно. Да и улыбкой это можно с натяжкой назвать, конечно.
– Было интересно, что ты за человек, – Катя откладывает салфетку в сторону и смотрит мне в глаза. – Есть ли у тебя девушка? Вдруг она против наших с тобой встреч, хоть и по делу. Не хочется быть яблоком раздора, – поясняет торопливо.
– Что я за человек, думаю, со временем ты сама выводы сделаешь. А насчет девушки… Нет. Ее у меня нет.
– У меня тоже нет. Парня в смысле, – Катя часто моргает и качает головой, – я к тому, что никто не будет против и претензий… Ужас, – бормочет себе под нос, но я слышу. – Давай сменим тему, – предлагает, продолжая смотреть на свои руки, лежащие на столе ладонями вниз.
– Давай. Кстати, – тянусь во внутренний карман куртки, висящей на соседнем стуле. – Это тебе.
Катя с интересом смотрит на белый пакет.
– Что это? – разрывает упаковку и вытаскивает оттуда ошейник. – Красный? – улыбается, касаясь пальцами золотой подвески в виде пары ягод.
– Ну, она же Вишня, – поясняю как дурак.
Вообще, весь мой этот порыв с ошейником и встречей – дурацкий. Лишний. Никому не нужный.
Просто не смог удержаться. Катин номер я узнал в самый первый день нашего знакомства, несмотря на то, что сам же отказался обмениваться телефонами. Только вот отказать себе выяснить эти проклятые цифры не смог.
А вчера окончательно коротнуло. Она была расстроенная, плакала. В приюте этом тоже плакала…
– Спасибо. Тут тоже вишенки.
Киваю.
Катя достает телефон и делает фотку. После немного тушуется под моим взглядом.
– Я маме отправлю. Мы утром как раз говорили о том, что нужно купить ошейник и отвезти Вишню к грумеру. Помыть, коготки подстричь…
Она снова улыбается. Фотографирует.
А я до сих пор подвис на обыденном для большинства и очень простом слове «мама». Побывать в доме Токман – как пройти по горячим углям для моей психики. Меня тошнит от семейной идиллии. Она чужеродная. Я ее не воспринимаю, где‑то даже презираю. Но в глубине души, конечно, завидую. Слишком сильно, слишком извращенно.
Мой отец самый настоящий преступник. Находится в розыске в нескольких странах мира. В Москве бывает пару раз в год. Иногда я толком не могу вспомнить, как он выглядит, если не посмотрю на фотку.
У нас никогда не было отношений отец‑сын. Никаких в принципе не было. Все, с чем у меня ассоциируется собственный папа, – боль.
Мне было восемь, когда он первый раз меня ударил. Пьяный, прямо в годовщину маминой смерти. Обвинил, что это я виновен в том, что ее больше нет. И он прав. Она защищала меня. Собственным телом.
Та пуля предназначалась мне.
Когда на дом было совершено нападение, я так испугался… Выбежал из нашего с ней укрытия. Она, конечно же, за мной следом. Пуля задела сердце. Мамы не стало в одно мгновение.
Мне часто снится ее голос. Она просит тех людей не трогать меня…
Иногда мне хочется оказаться на ее месте. Тогда все было бы проще. Умри я.
– Все нормально?
Катин голос доносится сквозь пучину вязких мыслей. Они вынуждают сердце биться чаще. В глазах темнеет.
Смаргиваю.
– Да, задумался, – смотрю на Катю. У нее перепуганное лицо, будто она за меня волнуется. Чушь, конечно. Мне просто хочется так думать.
– У тебя кровь, – она сглатывает и смотрит на мою руку, в которой я сжимал стакан с водой.
Осколки разбросаны по столу. Вода смешалась с кровью. Теплая густая жидкость стекает по моей руке. Капли падают на поверхность стола.
– Извини. Я сейчас.
Поднимаюсь. Катя вскакивает следом.
Хочется осадить ее взглядом, но меня настолько размазывает от происходящего, что я, не глядя на нее, иду в туалет и засовываю руку под кран с ледяной водой.
– Я принесла полотенце и перекись, – слышу за своей спиной пару минут спустя. – Попросила у официанта, – поясняет и подходит ближе.
Она стоит позади. Сглатываю. Через зеркало ее вижу. Кажется, я ее напугал.
– Данис, – выпаливает приглушенно, – давай я помогу.
Катя аккуратно обматывает мою порезанную ладонь полотенцем. Каждое ее прикосновение – иглами под кожу.
Я не могу реагировать на них бесстрастно. Подбрасывает. В горле пересыхает, и это никак не связано с чертовым порезом. Это из‑за нее. Она причина всех изменений, что во мне происходят.
Импульс, прокладывающий новые нейронные пути и перестраивающий уже существующие.
Наблюдаю за ее взволнованными движениями, чувствуя, как в груди растекается тепло. Но по факту это просто яркий всплеск дофамина.
