Попутчица. Книга I

Он одобрительно хохотнул.

– Ну так вот. Мы и есть противоположности. Я очень рад был встретить такую девушку. В ней есть что‑то этакое…

– Не обсохшее на губах молоко?

– Римма говорила, что с чувством юмора у тебя все в порядке.

– Неужели она говорила обо мне что‑то хорошее?

– Много хорошего.

У меня язык чесался спросить, что же, но уходить от основной темы не стоило.

– В Римме есть то, чего не хватает во мне, – продолжал Паша вполголоса. – Она бесшабашная, легкая на подъем, острая на язык, способна прислушиваться к себе и отстаивать свое мнение. А я ни шагу не ступлю, не вообразив пять вариантов последствий и способов их преодоления, я слишком мягкий и вечно уступаю. Мне всегда сложно разобраться, чего я хочу на самом деле… ну, то есть это не про Римму, разумеется… Мой портрет выходит так себе, да? Ага, еще я слишком искренний, и это пугает людей. Извини. Я должен говорить что‑то другое. Что‑то более обнадеживающее.

– Да нет уж, говори как есть, – хмыкнула я. – К тому же в той части, которая меня интересовала больше всего, ничего неожиданного не прозвучало: ты смотришь на Римму сквозь розовые очки.

– Это нормально, когда влюбляешься, разве нет?

– Но ненормально делать предложение… на какой встрече – третьей, четвертой?

– Пятой, – слегка сконфузился Паша.

Четыре встречи, ни об одной из которых я не знала, хотя постоянно слышала восторженные речи по поводу прекрасного гида из Суздаля. Что ж, мы с сестрой никогда не были так уж близки.

Когда она в этом нуждалась, я была ее спасителем, покровителем, но подругой – никогда. Но вот то, что обо всем знала мама, больно укололо меня. Я так и видела, как Римма наклоняется к ней за столиком кофейни и шепчет: «Только не говори Марте, что он приезжал», а мама понимающе кивает – зачем Марте знать, пусть проводит время с ботанами за настолками.

– Да, наверное, с предложением я поспешил. Оно было сделано на эмоциях. Мне так хотелось выразить Римме свое восхищение и показать, насколько я рад, что она не испугалась ни разных городов, ни того, какие мы разные в принципе…

– Правильно ли я понимаю: ты сказал «выходи за меня замуж», потому что обрадовался, что она приехала к тебе в Суздаль?

– Бр‑р, не только. Извини, я немного волнуюсь. Ненавижу защищать свои чувства перед кем‑либо, а ты заранее настроена негативно, так что это еще сложнее. Что тебе точно стоит знать, это то, что мы не собираемся сейчас жениться.

– Нет?

– Нет. Это была просто декларация о намерениях. Пройдет время, мы получше узнаем друг друга, определимся с разными бытовыми вопросами – и вот тогда…

– То есть она не остается жить с тобой? Она сказала это мне назло?

– Видимо, да, потому что мы не обсуждали совместную жизнь.

– О господи! – Если бы кто‑то соблаговолил сказать мне об этом, может, я и не мчалась бы за тридевять земель… как глупо…

– Я, конечно, стараюсь быть спонтанным, как Римма, но пока не во всем получается. Да во всем и не надо.

– Однозначно.

Итак, на самом деле он не планирует жениться на Римме. Или планирует, но в далеком будущем – к тому времени она найдет другого, да десять других, в родном городе и думать про него забудет. Мама была права: заявления о свадьбе – просто красивые слова. А о Римминой девичьей чести беспокоиться явно поздновато.

Может, и правда ничего страшного, если они покатаются по России еще пару‑тройку дней? Может, это даже к лучшему? Римму так бесит популярность поклонника, а при том, что она собственница, вероятно, их история закончится так же стремительно, как развернулась.

Я откинулась на спинку сидения – только сейчас поняла, что все это время сидела прямо, будто кол проглотила – и почти миролюбиво осведомилась:

– Римма же правильно тебя поняла?

– Конечно. Ни о какой срочности речь не шла.

– То есть помолвочный тур ничего не значит?

– В тур я ее позвал еще до того, как сделал предложение. А теперь действительно получилось, что он вроде как праздничный. Но кто сказал, что между помолвкой и свадьбой не может пройти год, два?

– Три, четыре, – подсказала я.

Паша вдруг посмотрел мне в глаза и широко улыбнулся, точно вспомнил какую‑то шутку, которую собирался рассказать именно мне.

– А тебе самой всего двадцать два, так?

– Ну да.

– Рассуждаешь как кто‑то постарше.

– Я еще и рассуждать не начала.

– Ну, ты обстоятельная, серьезная… и к сестре относишься так, будто у вас разница не три года, а пятнадцать.

Да прямо Америку открыл.

– В каждой семье распределены роли. Мне досталась роль мамаши, а маме – старшей сестры. Тут уж ничего не поделаешь.

– Кто‑то же должен быть настоящей матерью.

– О нет, я не говорю, что наша мама…

– Я понял. У вас просто разные характеры. – И еще одна открытая Америка. – Лично меня это не раздражает, а скорее восхищает. Вот.

Несмотря на улыбку и неподдельное тепло в голосе Паши, я фыркнула.

– Ты пожертвовала своими планами, чтобы примчаться за сестрой и разобраться в том, что с ней происходит. Это дорогого стоит, – продолжал он, будто не замечая моей реакции.

– Не знаю. Я чувствую себя немного по‑дурацки. Но раз все прояснилось…

Начав согреваться, я ощутила, что меня клонит в сон. День был длинным, за окном стало серо и уже темнело…

– Нет, ты не должна чувствовать себя по‑дурацки. Ты большая молодец, правда! – горячо убеждал меня Паша, и я только теперь поняла, что на автомате сказала ему это.

Да какое ему должно быть дело до того, как я себя чувствую? Пусть беспокоится о Римме. Так, о чем нужно спросить, пока я не вырубилась?

– Римма говорила, у тебя жилье в Суздале. Собственное? – осведомилась я.

– Квартира родителей. Они, как и многие местные, перебрались в Москву, но я ее недолюбливаю.

– Забавно, и именно туда мы сейчас едем.

– Именно туда. И я собирался отвести Римму к маме с папой, если она захочет. Не спрашивал еще.

– О, ну, – я неопределенно пожала плечами, – может.