Последнее желание

Утром Менди очень не хотела сталкиваться с кем‑то из родителей, пусть совместный завтрак было не избежать, но с удивлением для себя она обнаружила, что сегодня её мать в удивительно хорошем настроении. Менди понимала, что это обусловлено тем, что скоро приезжает Джуди, и очень сильно не хотела, чтобы миссис Блумфилд вновь огорчалась из‑за старшей дочери. Когда она вошла в крошечную столовую, прислуга приветствовала её и поставила на стол дополнительную тарелку.

– Доброе утро, – заговорила Менди, располагаясь за столом, и её мать, так как и сама не хотела портить своё настроение, проигнорировала свою дочь.

Мистер Блумфилд был рад видеть дочь за завтраком, он улыбнулся и обратился к ней, отставляя стакан с водой:

– Доброе утро, моя милая. Как тебе спалось сегодня?

– Не спрашивайте её об этом, Рональд, – заговорила всё же женщина, переведя взгляд на мужа, – она спала прекрасно, её же совершенно не мучает совесть! Она же совершенно ни о чём не беспокоится, у неё же всё прекрасно!

– Я рад, что мою дочь ничего не беспокоит, – ответил ей мистер Блумфилд, и Менди не смогла сдержать улыбку, а его жена поджала губы и отвернулась, явно сдерживаясь, чтобы ни сказать какую‑нибудь дерзость. Но могла ли она сказать подобное мужу?

Миссис Блумфилд выходила из интеллигентной семьи, она получила отменное воспитание и образование, которое могла позволить себе женщина в девятнадцатом столетии, но это не сделало её сдержанной и тактичной женщиной. Иногда она могла позволить себе даже повысить голос на собственного мужа, но чаще предпочитала отвернуться и тяжело дышать, демонстрируя свою обиду. И только в минуты жуткого отчаяния она могла позволить себе что‑то разбить. При Менди женщина ни разу не теряла голову, но её брат Роберт рассказывал, что однажды, когда он вернулся с прогулки с порванными брюками (ему было не более десяти лет), миссис Блумфилд была настолько недовольна, что втащила сына в дом за ухо, потом кричала что‑то не разборчивое, а затем, когда мальчика попытался защитить отец, окончательно потеряла голову и кинула в него вазу с цветами. Вода расплескалась, цветы упали на деревянный пол, а миссис Блумфилд, с оскорблённым видом ушла в сад.

Когда Менди собралась на встречу с миссис Питерсон, она решила не надевать что‑нибудь из своих жёлтых платьев, так же как и платья цвета фуксии или же ярко‑оранжевого цвета. Она понимала, что в коллективе молодых мам, которые могут позволить себе только скромные, приглушённые тона, ей стоит выглядеть в несколько раз скромнее, нежели она выглядит всегда. Поэтому она выбрала платье нежного голубого цвета, настолько простое, что проще было просто некуда. А по пути к выходу из дома заглянула в библиотеку, дверь в неё была приоткрыта, и она увидела отца, который корпел над очередным переводом.

– Отец, – она постучала по косяку, не смея проходить без разрешения.

– Да, Менди, ты что‑то хотела? – он поднял голову.

– Как Вы думаете, я похожа на замужнюю женщину с детьми? – и она покружилась, чтобы мужчина оценил её платье.

– Конечно же нет, милая, – он снял с носа очки и отложил их в сторону, – но разве это плохо?

– Я иду к миссис Питерсон, – разочарованно ответила Менди, поджимая губы.

– Тогда я посоветую тебе взять с собой шерстяную шаль, накинь её сверху, и волосы распущенные не носи – они же все убирают их в высокие причёски, чтобы волосы не изодрали дети, – тут он задумался, – ну, и не улыбайся так! Твоя улыбка с головой выдаёт всю твою неопытность!

– Получается, мне ходить серее тучи, отец, – Менди сморщилась и покачала головой, – но за советы спасибо, действительно – стоит взять шаль и собрать волосы.

Проблема была в том, что Менди не любила модные в это время женские причёски, которые носили большинство женщин, например, и её сестра Джуди. Волосы обычно собирали на затылке, а передние прятки закручивали, а Менди предпочитала ходить с распущенными волосами, которые перевязывала лентами в цвет платья. Этот образ раздражал миссис Блумфилд, так как она считала свою дочь очень неопрятной, да и в целом распущенные волосы она считала дурным тоном. В итоге, когда Менди вышла из дома, на плечах её была шерстяная шаль, но волосы всё также спокойно лёгкой волной ниспадали на плечи, перевязанные нежными голубыми лентами.

Миссис Питерсон жила на той же улице, в нескольких минутах пешком, и Менди решила дойти до неё сама, а не доехать на повозке. Она не хотела лишний раз беспокоить прислугу, да и на улице была прекрасная погода, пусть от жестоких солнечных лучей приходилось скрывать под кружевным зонтом.

Миссис Питерсон выглядела очень уставшей, а её восьмимесячный сын, которого она оставила няне, так громко и отчаянно кричал, что было слышно на улице. Переступив порог, Менди не могла думать ни о чём другом, как о том, что же могло с ним случиться. В доме уже были и другие приглашённые, две женщины, старшие дети которых уже обучались в школе. Они сидели в гостиной на диване и с умным видом обсуждали причину детских слёз.

– Я более чем уверена, что это газики, – говорила одна.

– А может и несварение, – пожала плечами другая.

– Несварение? – женщина усмехнулась. – Он же сейчас не ест ничего кроме материнского молока. Я думаю, Катрин необходимо погладить живот мальчика против часовой стрелки, и тогда ребёнку сразу станет легче.

– Я слышала что‑то про странную трубочку, – говорила вторая, – её нужно вставить, Вы сами поняли куда, чтобы выпустить лишние газы.

Но миссис Питерсон не слушала их разговор и советам их не внимала. Поприветствовав Менди, она попросила её пройти в гостиную, а сама направилась наверх, к измученному криками сыну. Мисс Блумфилд никогда не испытывала особой нежности к хозяйке этого дома, а её маленький сын никогда не вызывал в ней нежных чувств, которые могут вызвать маленькие дети, но в этот момент Менди почувствовала жалость к ним обоим.

Нехотя оборачиваясь к лестнице и сдерживаясь, чтобы не предложить помощь – хотя чем она могла помочь, учитывая, что своих детей у неё нет, – она прошла в гостиную. Миссис Бейкер и миссис Варен продолжали обсуждать возможные причины крика мальчика, что могло заставлять его так страдать, в красках обсуждая вещи, которые миссис Питерсон было бы лучше не слышать, так как от газиков и несварения они уже перешли к теме детской смертности, неизвестных болезней и сглазу. Слушать это Менди было очень сложно, и она всё же вышла из комнаты обратно в коридор и бросила взгляд вверх, через лестницу, проверив, что на лестничной клетке второго этажа никого нет. А маленький мальчик продолжал невыносимо громко кричать.

Сердце Менди было больше не в силах оставаться незаинтересованным в облегчении мучений ребёнка, хотя она всё ещё плохо понимала, в чём будет полезна, и направилась вверх по лестнице. Гадать в какой они комнате не пришлось, слёзы ребёнка служили маяком, и девушка, пройдя ко второй двери, тихо постучала и поспешила пройти внутрь.

Миссис Питерсон не смела показывать свои эмоции на первом этаже, но тут, в детской комнате, держа ребёнка на руках и не понимая, как ему помочь, она изливалась горькими слезами. Она качала его на руках, а рядом была прислуга, которая суетливо меняла постельное бельё в кроватке мальчика.

Увидев всю эту картину, Менди поняла, что совершенно бессильна, и зря она в целом поднялась сюда, застав Катрин в таких расстроенных чувствах. Она поняла, что должна была оставаться на первом этаже и уже хотела выйти, закрыть за собой дверь и спуститься обратно в гостиную, но миссис Питерсон, заметив её, сказала:

– Не уходи.