Последнее желание

Менди согласно кивнула и заставила себя остаться в кресле, хотя ей невыносимо сильно хотелось выбежать из комнаты и позвать кого‑то из прислуги, а затем выйти из дома, смыть с себя свежим воздухом весь тот ужас, который она переживала. К желанию миссис Питерсон она отнеслась с пониманием и уважением, и позволила женщине продолжать сидеть с сыном на руках, и сама оставалась рядом.

Менди плохо понимала, что в целом происходит, и как правильно было бы поступить на её месте. Она понимала, что как только станет известно, что мальчик умер, его заберут у Катрин, поэтому в какой‑то степени давала женщине проститься, отпустить сына, так как в следующий раз она увидит его только в маленьком деревянном гробу. Неизвестно сколько прошло времени, но в какой‑то момент в комнату открылась дверь. Это была служанка. Она моментально поняла, что произошло, и бросив короткий взгляд на Менди, обратилась к своей хозяйке.

– Миссис Питерсон, я думаю, настало время передать его мне, – она говорила тихо и ласково, так, словно это был не первый мёртвый ребёнок, которого ей приходится забирать у матери. Скорее всего так оно и было, если до этого она работала в каком‑то другом доме.

Катрин нехотя, несколько колеблясь, всё же отдала сына. Следующие события были быстрыми и смазанными из‑за сильных эмоций, которые Менди сдерживала внутри. Миссис Питерсон отправили в её спальню, подав ей воду и успокоительное, а саму мисс Блумфилд отпустили домой. И только когда она оказалась на улице, ей показалось, словно с её плеч упал невыносимый груз. Практически бегом покидая территорию дома семьи Питерсон, Менди сорвала с головы шляпку, а по её лицу потекли слёзы, которые она никак не могла остановить. Она мучительно старалась зацепиться за трезвый край сознания, который призывал её к сдерживанию эмоций, но всё это было бесполезно. Всё то, что она с таким трудом удерживала в доме женщины, теперь прорвало дамбу и затопило её.

Когда она переступила порог дома, миссис Блумфилд вышла встретить её парой едких комментариев насчёт чистой совести и стыда, но увидев заплаканную дочь, которая с трудом держалась на ногах, моментально изменилась в лице.

– Милая! – она подхватила её, видя, что та находится на грани обморока. – Что случилось?

Но понимая, что, вероятно, дочь ей не ответит, она закричала в глубину дома:

– Кто‑нибудь помогите мне, мисс Менди плохо!

Первым, кто показался в передней, оказался мистер Блумфилд. Он моментально подхватил свою дочь, не позволив ей завалиться на стену, а затем появился и слуга – крепкий мужчина, который был ответственен за весь тяжёлый труд в доме.

– Хозяин, сэр, позвольте мне, – проговорил он.

Менди была рада, что растворилась, что не выдержала, что потеряла сознание и хоть на время оторвалась от реальности. Когда она открыла глаза, она была уже у себя в комнате. У кровати стояла служанка, готовая к любому поручению, а в кресле сидела миссис Блумфилд.

Менди моментально поспешила подняться с кровати, но её остановили:

– Мисс, Вам необходимо отдыхать, – произнесла служанка, и девушка опустила голову обратно на подушку.

– Скажи только, Менди, – её мать с трудом поднялась из кресла и подошла к кровати, опираясь на свою трость, – что случилось?

– Ох, матушка, – девушка тяжело вздохнула, – миссис Питерсон потеряла сына, я была там до последнего. Я никак не могла её оставить, ей было так тяжело.

– Ты ж моя сердобольная, – женщина сжато улыбнулась, качая головой, – а я и подумала, куда вдруг по улице поспешно направились все её знакомые, – в конце она хмыкнула, – теперь мне всё понятно.

– Я их не виню, им было страшно за своих детей, – ответила Менди, покачав головой.

Новость о том, что скончался первенец Катрин, обошла весь город к вечеру, и все спешили написать в дом семьи Питерсон записку со словами поддержки и соболезнования. Писать что‑то Менди не стала, не захотела быть очередной засечкой на сердце женщины, так как она понимала, что каждая записка, которую прочитает женщина, доведёт её до слёз. Когда на следующий день в городе объявился муж женщины, Менди была рада это узнать, так как она понимала, что только он, как каменная стена, сможет уберечь её от лишних переживаний. Именно он, не давая жене с головой утонуть в своём горе, организовал похороны, разослал приглашения и заказал памятник.

Когда Менди открыла конверт, ей показалось, словно её приглашали на свадьбу, а не на прощание с мальчиком, а потом картина сложилась в её голове и болезненно откликнулась в груди. Приглашение на похороны было выполнено на небольшой открытке из прессованного, немного шероховатого на ощупь картоне. Оно было украшено рисунком листочков, который был выполнен пером – должно быть, эти открытки ручной работы. И если присмотреться, можно было увидеть, что узоры по периметру складываются в повторяющуюся единицу – вероятно, эти открытки готовились для приглашения гостей на празднование первого года жизни мальчика. А на другой стороне среди таких же завитков аккуратной рукой было выведено место прощания и время.

Прибыть хотя бы в церковь обязывал этикет, при этом все бы поняли, если бы Менди не явилась на кладбище. Похороны совсем маленького ребёнка был большим ударом для всего круга знакомых миссис Питерсон. Некоторые, чтобы не нарушать правила приличия, понимая, что им придут приглашения, покинули город по якобы важным делам, отписавшись Катрин о том, что у них, к сожалению, не будет возможности проститься с её маленьким сыном. Жестокость таких людей поразила Менди, и она решила, что несмотря ни на что, как бы плохо ей ни стало, явится и на кладбище.

Чёрных платьев в гардеробе Менди не было, уводила её прежде судьба от надобности придерживаться траура, но теперь ей было необходимо приобрести что‑то новое в свой туалет. Получив приглашение, она отправилась в город и купила, а не заказала на пошив, самое простое чёрное платье, какое можно было бы обнаружить в платяном шкафу у каждой второй небогатой английской дамы. И Менди надеялась только на то, что в следующий раз оно понадобится ей не скоро.

В церкви было много людей, по большей части все они были знакомыми Катрин, такие же мамы, которые чувствовали боль женщины как собственную. Их дети, в чёрных кружевных одеждах тоже присутствовали в церкви, растерянно глядя вокруг и совершенно не понимая, почему все вокруг обливаются слезами. Ком в горле стоял и у мужчин, прижимая к груди свои шляпы, они подходили к маленькому гробику и прощались с восьмимесячным мальчиком, желая ему спокойного сна. Когда священник заговорил классические вещи про детскую душу, рай, лучшее место и Божью волю, женщины не просто плакали, они издавали что‑то наподобие тихого воя, и особенно тяжело было Катрин, которая за эти три дня, казалось, совсем состарилась, хотя была младше Менди.

Мисс Блумфилд очень старалась быть сдержанной, она не хотела участвовать в общей панихиде, и несмотря на всеобщее горе, заметила, как некоторые с неодобрительным видом осматривают её слишком простое платье. Конечно же это были люди, не входящие в близкий круг знакомых Катрин (её подруги настолько переживали из‑за потери, что сами выглядели как покойницы), это были люди, которые имели знакомство с мистером Питерсон, а его маленького сына даже ни разу не видели при жизни. Они явились в церковь пусть и в чёрных, но в крайне шикарных туалетах. У одной со шляпки с широкими полями свисало воронье перо, а у другой была тонкая, поблёскивающая вуаль. При этом на оголённой груди у них были тяжелые украшения с нефритом или гагатом. Смотреть на это было никому не интересно, все переживали из‑за похорон ребёнка, и это ещё сильнее огорчало пришедших модниц.