Последний консул

Река делила Бангкок надвое – постоянных мостов ещё не было, и с берега на берег люди переправлялись лодками. Когда‑то давно, – после захвата и варварского разрушения древней столицы Сиама Аютии бирманским королём Хсинбиушином, – тайский король Таксин перенёс столицу в местечко Тонбури, расположенное на правом берегу Чао Прайя. После его смерти, новый король Рама I в 1782 году начал восстанавливать столицу на левом берегу, но уже – чуть южнее прежней. Он приказал прорыть канал так, чтобы центр Бангкока оказался на острове, который назвали Раттанакосин.

На правом – западном берегу, располагался – единственный в городе – госпиталь Сирираж. Король Рама V основал его после смерти от дизентерии своего любимого 18 месячного сына – принца Сирираж Какуттапан.

Когда Алексей переправился на правый берег и дошёл до госпиталя, уже совсем стемнело и зарядил проливной дождь. Он все‑таки разыскал приёмное отделение и даже смог объяснить тайскому фельдшеру, что ищет девушку по имени Кири, с вывихнутой лодыжкой. Тот долго листал регистрационные журналы и, наконец, сообщил, что в Сирираж никто с повреждённой ногой не обращался уже давно – у них все больные были с холерой или, в лучшем случае, с дизентерией…

В ужасе от возможности подцепить эту заразу, Алексей выскочил на улицу и побежал обратно к реке. Там ему почти сразу удалось найти лодку и пока сплавлялись на другой берег, он с грустью решил, что, видно, не судьба ему найти Кири и значит продолжать поиск – бессмысленно… Голодный и насквозь промокший, он всё же по привычке высадился у «Ориентал» и прежде, чем идти домой, решил поесть.

Он сидел на террасе и ждал свой обед, бездумно устремив взгляд на вход, как вдруг, увидел её, выходящей из отеля под руку с высоким, военной выправки пожилым тайцем. От напряжения Алексей вцепился в край стола, подавшись вперед. Да, это была она, но кто был её спутник? – Кири весело и ласково общалась с господином, прижимаясь к нему. Вместе они подошли к рикше и, видно было, что нога её не в порядке – она всё ещё прихрамывала. Прежде, чем сесть в коляску, господин наклонился и нежно поцеловал Кири, а она обняла его и несколько секунд стояла так, прижавшись к его груди.

Коляска уже отъехала, но Кири ещё долго провожала её глазами. Потом она повернулась и пошла прямо на террасу, где сидел Алексей. В легком замешательстве, чтобы не обнаружить себя, он передвинулся за колону и продолжал смотреть на неё из своего укрытия. Она же спокойно села за столик у самого парапета, подозвала официанта и что‑то заказала.

В голове у Алексея мелькали догадки. Первое, что пришло в голову – она содержанка, парижская куртизанка, приехавшая развлекать своего богатого покровителя!.. «Нет, не может быть! – подумал он. – У неё такое чистое, милое и неискушенное лицо, нет, она не может быть порочной женщиной, продавать себя за деньги! Ей на вид – лет восемнадцать, не больше, а тайцу, как минимум! – шестьдесят… Да, но ведь такие женщины были, – думал Дабазов. – И не всегда они продавали себя за деньги, пусть даже – за очень большие… Им важен был успех, социальный статус, власть, наконец».

Он вспомнил невероятную историю Эстер Лахманн, которая родилась и выросла в Москве, в семье бедного еврейского ткача, эмигранта из Польши. Пройдя через будуары европейских столиц, она стала маркизой де Пайва – блестящей куртизанкой, в роскошном особняке которой, на Елисейских Полях, собирался высший парижский свет того времени – империи Наполеона III. Алексей тут же и устыдился своих мыслей, решительно встал и направился к ней.

Кири увидела его ещё издали и улыбнулась. А, когда он уже подошел, воскликнула: «Алексей, – Вы!? Как же я рада, что мы опять встретились!» От неожиданности, что она запомнила его имя, он обрадовался как мальчишка и зарделся.

Забыв свою ревность, наклонившись, он поцеловал её руку, поздоровался и спросил: «Вы здесь кого‑то ждете, Кири?» Она ответила, что живёт в этом отеле уже почти две недели и только что проводила своего отца, приехавшего навестить её.

Алексей с трудом смог скрыть свою радость – значит, таец был её отцом! На душе стало хорошо и легко, но, чтобы как‑то скрыть нахлынувшие эмоции, он начал говорить какие‑то слова о том, что «Ориентал» – самый лучший отель в городе, и что он часто приходит сюда посидеть на террасе в ресторане у воды. Он не слукавил – последние дни он действительно только этим и занимался.

– В таком случае, где же Вы так промокли? – весело заметила Кири. – На Вас как будто только что вылили полное ведро воды…

Алексей даже не придал значения тому, насколько комично он, – весь дрожащий, выглядит в своем мокром костюме, и стал рассказывать ей, что только что зашёл в отель, а до этого, три мили под дождем, переправлялся на лодке с правого берега. Кири, слушая его, быстро подозвала слугу и что‑то ему сказала. Потом обратилась к Алексею:

– Вам нельзя оставаться в мокром, здесь можно переодеться в сухое платье пока будут сушить и гладить ваше.

Ему стало приятно, что она беспокоится о нём и послушно отправился вслед за слугой.

Когда, уже облаченный в тайское мужское платье, Алексей вернулся на террасу, то увидел, что Кири не отрываясь смотрит на реку. Он тихо присел рядом.

Широкая, тёмная полоса реки вся была словно светлячками, утыкана огоньками лодок‑джонок, которые беспорядочно двигались по воде, – там кипела своя жизнь, раздавались гортанные тайские голоса, ветер доносил запахи пряностей и еды, которую прямо на лодках же и готовили, тянуло гниловатым запахом речной воды… Кири завороженно смотрела на этот простой и таинственный мир реки, – такая отрешённая и прекрасная, нездешняя в своей задумчивости, что его охватила безумная нежность к ней.

Он осторожно взял её руку – ладошка Кири была тёплой, мягкой и Алексей стал целовать её пальцы. Из темноты ночи блеснули раскосые глаза, в которых стояли слезы.

– Вы плачете, Кири? Я Вас обидел?

– Нет, Алексей, что вы?! – мне сейчас очень, очень хорошо…

И он вдруг отчётливо осознал, что вот сейчас – мгновение назад, – окончательно произошло, – где‑то там на небесах, – соединение их судеб! Теперь вся его жизнь будет связана только с ней. Ему хотелось остановить этот миг, запомнить эту счастливую минуту их близости! Он боялся отпустить её руку, а она и не возражала, и тихо произнесла:

– Расскажите мне о вашей России – она такая огромная и мне всегда хотелось туда поехать, и, почему‑то – зимой…

Её вопрос вернул его в реальность – он вспомнил, что на дворе декабрь и скоро – Новый год. Россия, уже почти двенадцать месяцев, воюет с Японией и эта война – здесь, совсем недалеко, – в Маньчжурии и Корее. Что Японский флот уже напал на русские корабли в Порт‑Артуре, и произошло сражение на реке Ялу на китайско‑корейской границе, и русская крепость Порт‑Артур уже восемь месяцев в осаде и несёт огромные потери…

Эта война обострила промышленный и аграрный кризис и осенью 1904 года по России прокатилась волна стачек и серьёзно запахло революцией.

В его родном Петербурге – зима уже в разгаре, день совсем короткий, в освещённых окнах домов видны наряженные ёлки. Нева, скорее всего, уже встала и весь город накрыт шапкой пушистого снега, и сияние газовых фонарей, отраженное снежным настом, кажется волшебным и, в этом сказочном мире, дома оживают, глядя вокруг своими яркими окнами‑глазницами. Зимняя ночь быстро сменяет сумерки, морозит и, на затянутом дымкой и облаками небе, можно все‑таки разглядеть неяркие звезды… Везде топятся камины, и их дым приятно щекочет нос… И так хорошо идти морозным вечером по Невскому, любуясь нарядной рождественской толпой, полётом саней, под крики извозчиков, кружась со всем этим невероятным мельканием снега и суеты его любимого, ослепительного Петербурга.