Повелитель смерти. Королева жизни

– Как жаль, что эти горы нельзя было различить на Земле, – посетовал он. – Мы бы не стали так поспешно объявлять Меркурий мертвым миром.

Остальные были слишком увлечены, чтобы комментировать происходящее. Летательный аппарат быстро опускался все ближе и ближе к планете; Смит уже приостановил подачу тока, с помощью которого он притягивал Куб к северному полушарию маленького мира, и теперь использовал отрицательное напряжение. Таким образом, он хотел затормозить их падение и не дать кораблю разбиться.

Вдруг геолог Ван Эммон, чьи глаза были прикованы к биноклю, издал возглас удивления.

– Посмотрите на эти разломы!

Он указал на область к югу от того места, куда они направлялись, которую можно назвать зоной горения планеты.

Сначала было трудно что‑либо разглядеть, но затем, мало‑помалу, перед их глазами развернулась гигантская, паукообразная система расщелин в чужой поверхности под ними. От точки, расположенной почти прямо напротив Солнца, эти трещины расходились в полудюжине разных направлений; огромные, неправильной формы расщелины пронизывали и горы, и равнины. Местами их ширина достигала сотен миль, а глубина не поддавалась никакому определению. Насколько могли судить четверо в Кубе, они были бездонными.

– Маловероятно, что там сейчас найдется хоть кто‑то живой, – скептически заметил геолог. – Если солнце высушило его настолько, что образовались подобные разломы, то как там может существовать животная жизнь?

– Обратите внимание, – заметил доктор, – что трещины идут не от самого края диска.

Это было действительно так: все большие трещины заканчивались далеко за пределами "сумеречной полосы", в которой, по словам доктора, еще могла существовать жизнь.

Но когда летательный аппарат устремился вниз, их внимание было приковано к поверхности прямо под ними – точке, широта которой примерно соответствовала широте Нью‑Йорка на Земле. Это была область невысоких гор, заметно отличающихся от обрывистых хребтов, видневшихся на севере и востоке. На западе, то есть слева, сравнительно ровный участок, на котором местами выступали несколько пиков, наводил на мысль о древнем ложе океана.

К этому времени они были уже не дальше тысячи миль. Смит прибавил силу потока, скорость уменьшилась до безопасной, и они с величайшей осторожностью осматривали приближающуюся поверхность. Архитектору, жителю Нью‑Йорка, эта местность сильно напомнила осенний пейзаж Аппалачей; Ван Эммон, родившийся и выросший на тихоокеанском побережье, заявил, что это место почти в точности повторяет местность к северу от Сан‑Франциско.

– Если бы я не знал, где нахожусь, – заявил он, – я бы сейчас пытался найти Эврику.

Инженер сдержанно улыбнулся. Он провел несколько лет в Шотландии и был уверен, – с готовностью сообщил он остальным, – что эта новая местность гораздо больше похожа на Бен‑Ломонд, чем на любое другое место на земле. Он был настолько убедителен, что заставил доктора, новозеландца, широко улыбнуться.

– Это точно такие же холмы, как у меня дома, – заявил он с таким убеждением, что дальнейшее обсуждение стало бесполезным.

– Там река! – неожиданно воскликнул архитектор, указывая на нее; затем, прежде чем остальные успели прокомментировать, добавил:

– То есть то, что когда‑то было рекой.

Они увидели, что он прав: неровная, но четко очерченная полоса песчаного оттенка струилась по центру избранного ими места – длинной, Г‑образной долины, окруженной невысокими холмами.

– Это наиболее подходящее место для поисков жизни вне сумеречной зоны, – заметил доктор. – Ни гор, ни твердых почв.

Затем он добавил:

– Спектроскоп ясно показал, что в том небольшом количестве воздуха, которое здесь имеется, есть водяной пар. Его должно быть ничтожно мало. Если бы воздух был таким же влажным, как земной, мы бы не смогли разглядеть поверхность с такой высоты.

Заманчивая на вид долина находилась теперь менее чем в ста милях внизу. Но привлекательной она была только в общих чертах, а по цвету – серовато‑бурая, выжженная и неприветливая. Холмы были более желтыми, а их вершины – щелочно‑белыми.

– Кто‑нибудь из вас заметил хоть что‑нибудь зеленое? – спросил инженер чуть позже. Они молчали; каждый из них давно заметил, что даже вблизи полюсов нет ни малейших признаков растительности.

– Нет шансов, если нет растительности, – пробормотал доктор, обращаясь скорее к самому себе.

Архитектор спросил, что он имеет в виду. Тот пояснил:

– Насколько нам известно, вся животная жизнь зависит от растительности в плане получения кислорода. Не только от содержащегося в воздухе кислорода, но и от кислорода, содержащегося в растениях, которыми питаются животные. Если нет зелени…

Он сделал паузу, услышав негромкое восклицание Смита. Глаза инженера с удивлением и волнением смотрели на ту часть долины, которая лежала на стыке буквы "Г" под ними. Она имела в поперечнике около шести миль, и по всей ее сравнительно гладкой поверхности торчали темные выступы. При взгляде через бинокль они имели правильный, однообразный вид.

– Боже мой! – воскликнул доктор едва ли не с трепетом.

Он наклонился вперед и в десятый раз протер до блеска окуляр. Все четверо мужчин напрягли глаза, чтобы все рассмотреть.

Тишину нарушил архитектор. Остальные трое оставались в молчании, поскольку чувство восторга от увиденного не покидало их. Для эксперта в области археологии подобные чувства были не слишком важны.

– Ну что ж, – ликующе заявил он своим юношеским голосом, – либо я съем свою шляпу, либо это настоящий, подлинный город!

Так же стремительно, как опускается лифт, и так же безопасно, Куб устремился прямо вниз. С каждой секундой пейзаж сужался и уменьшался, а оставшиеся детали становились все крупнее, четче, резче. Постепенно удивительное нечто под ними превратилось в настоящий мегаполис.

Через пять минут они были уже менее чем в миле над городом. Смит прибавил силу потока, и спуск прекратился, а Куб неподвижно повис в пространстве.

Еще пять минут четверо мужчин в напряженном молчании наблюдали за происходящим. Каждый из них знал, что остальные ищут одно и то же – какой‑нибудь признак жизни. Маленькое зеленое пятнышко или, может быть, что‑то движущееся – одного дымка было бы достаточно для радостного крика.

Но никто не вскрикнул. Не из‑за чего было кричать. Нигде во всей этой местности не было ни малейшего признака того, что кто‑то, кроме них самих, все‑таки жив.

Вместо этого прямо под ними раскинулся самый необычный город, который когда‑либо видел человек. Он располагался в точке пересечения трех больших дорог, которые вели к этому месту из стольких проходов через окрестные холмы. И город, казалось, естественным образом был разделен на три сегмента, одинаковых по размеру и форме, каждый из которых имел свою систему улиц.