Причина надеяться

– Что именно тебя – чувака, которого еще прошлым летом считал неспособным на отношения, я теперь прошу дать мне совет по отношениям.

Седрик демонстрирует редкую, но от этого не менее убедительную голливудскую улыбку.

– Главное в отношениях – это то, что для них нужно два человека.

– В большинстве случаев.

– Больше людей – это для продвинутых. Начни сначала с простого. Сейчас есть кто‑то на примете?

Еще как. Вопрос скорее в том, где.

– Сойер! – Актерская маска Седрика слетает. – Кто она?

– Я же ни слова не сказал.

– Твое лицо. – Для наглядности и безо всякой необходимости он тычет пальцем прямо мне в физиономию. А я ловлю себя на том, что на всякий случай ощупываю нос и подбородок. Вроде все в порядке.

– Тогда у меня к тебе один вопрос, друг мой. Когда ты в первый раз увидел Билли, что ты подумал?

– Честно? – Седрик почесывает подбородок и продолжает уже тише: – Я хотел зубами содрать с нее сатиновую ткань платья и выяснить, какая на вкус под ним ее кожа и будут ли ее соски…

– Ладно, понятно. – О таких подробностях мне знать не хотелось. – А с Крис до нее?

– Тогда мне было интересно, не будет ли она возражать, если я проведу пальцами вверх по ее ноге, дотуда, где она…

– Спасибо. Хватит. С Карлиной было по‑другому? Или с какой‑нибудь другой женщиной?

– На самом деле нет, – отвечает Седрик. – Не пойми неправильно. Я последний человек, который думает только о сексе. Но первые, самые первые мысли… Я имею в виду, когда ты впервые видишь классную девушку и еще не знаешь, какой у нее характер… о чем еще думать, если не о сексе?

– Хмм.

– Значит, ты познакомился с девушкой.

– Хмм.

– И не думал ни о чем другом, кроме как на том же месте ее…

– В том‑то и чертова проблема, тупица. Ни о чем таком я не думал. Не так, по крайней мере. – Не как обычно.

Седрик прячет усмешку, но не особенно старается.

– А о чем ты думал вместо этого?

– Что у нее такой потерянный вид.

Почему ты выглядишь такой грустной? – думал я. И еще: Что я, черт побери, могу сделать, чтобы это изменить?

– Еще раз, – спрашивает Седрик, на этот раз тише. – Кто она?

И вот мы подобрались к вопросу, который крутится у меня в голове с тех пор, как Хейл‑кто‑бы‑она‑ни‑была вошла в мой паб и забрала с собой остатки моего разума, когда ушла обратно… Дав мне понять, что заинтересована исключительно в работе.

Я понятия не имею, кто она. Знаю только, что по‑прежнему хочу это выяснить.

 

 

Часть 3

 

 

Мокрый парус и гребни волны,

И ветер летит вперед,

Наполнив белый шуршащий парус,

И бравую мачту гнет.

И бравая мачта гнется, ребята,

Пока, как орел парит,

Корабль оставить Англию спешит

С подветренной стороны.

 

Отрывок из песни A Wet Sheet and a Flowing Sea,

Шотландская шанти

 

Ханна

Три недели спустя

 

– Признай, что будешь скучать по чаю с перечной мятой.

Странно: только что мне хотелось разрыдаться, но сейчас я так хохочу, что край моего подноса ударяется о тележку для уборки, в которую я пытаюсь его задвинуть. С него чуть не падают тарелка и пустые чашки. Я в последний момент успеваю их поймать. И вдруг мне становится плохо.

В мозг впивается мысль о том, что у меня могло все выпасть из рук и вдребезги разбиться. Кто‑то мог обвинить меня в том, что я сделала это намеренно.

Это абсурд, знаю. Никто бы не стал так поступать: с чего бы за считаные минуты до освобождения мне устраивать бунт и рисковать свободой? Тем не менее страх леденит затылок.

– Я по многому буду скучать, – признаюсь я, когда мы с Мией уходим из столовой. – Но по слабому чаю точно нет. – Я стараюсь не подавать виду, что внезапно остался лишь страх. Страх, что может прийти какое‑нибудь письмо, которое помешает моему досрочному освобождению. Страх, что у меня не заладится жизнь на воле. Страх, что кто‑то заметит, как я боюсь, и сделает неправильные выводы. Снова отнимет у меня то, что уже представляется таким близким. Таким близким, утешающим и пугающим.

Другие женщины, с которыми мы с Мией часто вместе сидели за столом, попрощались со мной, обняв и пожелав всего хорошего. И лишь в тот момент я осознала, что большинство из них больше никогда не увижу. Кажется неправильным и страшным не воспринимать выход из тюрьмы как то, чем он и является: шагом на свободу, шагом обратно в нормальную жизнь, шагом в верном направлении. Четырнадцать месяцев я ждала этого дня. А теперь почти все облегчение пропадает из‑за этого страха.

Я не хочу так сильно бояться!

Мы выходим из здания, и нас встречает порыв прохладного ветра. Мия в нерешительности останавливается, и я понимаю, что теперь мы должны разойтись в разные стороны. Ей нужно в корпус D, где находятся рабочие помещения. Там мы с Мией день за днем завинчивали открывашки для бутылок и шариковые ручки и постоянно шутили: наверняка эту готовую ерунду перетащат в мужское крыло, чтобы парни снова все разобрали, а мы потом начали сначала.

Сейчас часть меня желает просто пойти туда с ней и продолжить. Зависимая, сломанная часть.

Однако мне надо вернуться в жилой корпус B, забрать свою сумку, явиться в административный кабинет для снятия с учета. А потом… Потом я уйду.