Проклятие

Глава 2

 

– Опять вызвали в королевские покои?

Голос раздался у Серильды за спиной, так близко, что она словно ощутила прикосновение щекочущего тепла к затылку. Она не испугалась. Она уже успела привыкнуть к внезапным появлениям Злата. Его дух, как и ее собственный, был проклят и привязан к этому замку, но Злат мог свободно перемещаться в его стенах, исчезая и вновь появляясь по своему желанию в любом месте. Этим чудесным трюком он пользовался часто – чтобы проказничать, подкрадываться к людям, подслушивать и шпионить. Особенно он любил выпрыгивать и пугать детей, а иногда даже проходил сквозь них – он ведь мог проходить сквозь призраков. Дети притворялись, будто сердятся, но втихомолку смущенно хихикали.

Он пытался научить этому искусству и Серильду, но все оказалось труднее, чем можно было подумать, глядя на нее. Пока у нее получилось только один раз, но и тогда, желая перенестись в спальню королевы, она вместо этого оказалась в кладовой, да еще и с ужасной головной болью.

Несмотря на то, что Злат находился совсем близко и она ощущала на коже его едва уловимое дыхание, в голосе его звучала нотка раздражения. С тех пор, как король впервые объявил о помолвке с Серильдой, Злат пытался скрыть от нее свою ревность, но чем ближе была свадьба, тем более очевидной она становилась.

Врать ему было мучительно. Это была самая трудная ложь, которую ей когда‑либо приходилось произносить.

Злат знал, что Эрлкинг пожелал смертную жену, чтобы она подарила ему ребенка. Злат предположил – и Серильда не разубеждала его, – что она так часто наносит визиты Ольховому Королю именно с этой целью, хотя от одной только подобной мысли ей хотелось содрать с себя кожу.

Чего Злат не знал, а Серильда не смогла бы ему сказать, так это того, что она уже ждет ребенка. Ждет с той самой ночи, когда Злат прижался к ее губам своими, покрывая поцелуями ее подбородок, горло, выпуклости ее груди. Они были близки лишь однажды, и до сих пор Серильда дрожала, когда позволяла себе вспоминать их близость, его прикосновения и то, как он шептал ее имя – будто стихи. В ту ночь в пылу страсти был зачат их ребенок.

Но когда в следующий раз она увидела Злата, тот был закован в кандалы. Эрлкинг приказал повесить его на главной башне замка на золотых цепях – из того самого золота, которое Злат спрял сам, пытаясь спасти Серильде жизнь. Узнав о том, что Серильда беременна, король придумал план: жениться на ней и объявить дитя своим. Расскажи она кому‑нибудь правду, Эрлкинг никогда не отпустил бы в Ферлорен души детей, которых она так любила. Они остались бы здесь, порабощенные темными навсегда. Она не могла этого допустить, а значит, не имела права рисковать и рассказывать хоть кому‑то.

Даже Злату.

Особенно Злату.

– Да уж, – сказала Серильда вслух, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Меня снова позвали в гости к чудовищу. – Повернувшись, она встретилась взглядом со Златом. – Повезло так повезло.

Она и не пыталась скрыть презрения к жениху – ей не нужно было делать этого в беседе со Златом. Сговор с королем никогда не являлся ее выбором. Их брак не был и не мог стать браком по любви. Серильда даже сомневалась, можно ли назвать это браком по расчету, поскольку ей рассчитывать было не на что. Король похитил ее мать, когда Серильда была еще совсем малышкой, он бросил умирать ее отца и убил пятерых невинных детей, просто чтобы досадить ей, – и это лишь ничтожная часть его бесчисленных злодеяний. Разлученные семьи, отнятые по его прихоти жизни, охота на волшебных существ – некоторых он истребил совсем.

Серильда не могла помешать Злату ревновать. Ведь он верил, что Эрлкинг потребовал ее руки, желая заполучить ее тело в своей постели. Но, пускай Серильда не смела открыть ему всю правду, она никогда не позволила бы Злату подумать, будто она может испытывать к Эрлкингу хоть что‑то, кроме отвращения.

Серильда должна была играть роль, должна была поддерживать эту ложь, чтобы в конце концов получить свободу для детских душ, которой она так хотела. Эрлкинг обещал отпустить их всех: Ханса, Никеля, Фриша, Анну и Гердрут. Он обещал даровать им покой.

Взамен она соглашалась для него лгать. Говорить, что ребенок в ее чреве принадлежит королю. Хранить их тайну.

Но она не собиралась изображать любовь к мужчине, которого презирала. Бывает такая ложь, которую даже она, Серильда, не в силах была терпеть.

По лицу Злата мелькнула тень, и Серильда поняла: он винит не ее, а себя. Он совсем сник, опустил плечи.

– Надеюсь, он… – начал Злат, но замолчал, скривив губы так, словно надкусил лимон. Ему потребовалось какое‑то время, чтобы взять себя в руки. – Надеюсь, он… ведет себя благородно.

Это слово – благородно – он выплюнул как лимонную косточку, и, непонятно почему, на сердце Серильды стало чуточку легче. Теперь девушка знала, что он пытается понять, принять, насколько может.

С трудом проглотив комок в горле, она положила руку Злату на запястье.

– Он не делает мне больно, – сказала Серильда.

Это было правдой, в какой‑то степени. Эрлкинг никогда не причинял ей телесных страданий, не считая одного раза, когда он проклял ее, вонзив ей в запястье стрелу с золотым наконечником. Он вообще почти не дотрагивался до Серильды, оставаясь с ней наедине, но бурно и отталкивающе демонстрировал свои нежные чувства в присутствии других. Серильда иногда задавалась вопросом, что думают обо всем этом придворные. Их король – красивый, уверенный, опасный, – очевидно изнывающий от любви. Для всех остальных она была просто невзрачной смертной девицей со странными золотистыми кругами на радужке глаз. В мире смертных эти глаза отпугивали, давали понять, что от нее лучше держаться подальше. Она странная. Она проклята. Она может навлечь несчастье на любого, кто к ней приблизится.

Но темные и их король не питали подобных суеверий. Возможно, потому, что часто они и были тем самым несчастьем, которого так боялись люди.

Возможно, демоны решили, что короля привлекают именно ее странности.

Морщины на лбу Злата разгладились, но не до конца. Он молча кивнул, и Серильду кольнула боль – настоящая острая боль за ребрами, – оттого, что она не могла сказать ему больше.

Король в самом деле не делал ей больно. Она не собиралась согревать его постель ни сегодня, ни в любую другую ночь. И не собиралась подарить ему ребенка, по крайней мере, не так, как предполагал Злат.

Ей хотелось шепнуть: это неправда. Наклониться вперед и уткнуться щекой в его висок. Прижать его к стене и прильнуть к нему всем телом. Я не принадлежу ему. И никогда не буду.

И я по‑прежнему хочу быть твоей.

Однако она ничего этого не сказала и, отпустив руку Злата, продолжила свой путь по залам замка.

К ожидающему ее жениху.

Злат неслышно следовал за ней, и Серильда невольно порадовалась, что он не исчез. Было пыткой находиться рядом со Златом, не имея возможности рассказать ему правду, но без него было хуже, гораздо хуже. Рядом с ним Серильда, по крайней мере, могла представить, будто и он чувствует себя так же, как она. Общая боль. Общее отчаяние. Тоска по тому, что у них когда‑то было. По тому, что – как показалось им на мучительно краткий миг – могло стать чем‑то большим.