Проклятый дракон

В те сложные времена, когда Ирга подобрала ее, простые люди выживали как могли. Минуло почти пять лет после нападения аргхатийцев на Цитрию, Эрикон был разорен и пытался подняться с колен. Многие лишились своих родных. Кто‑то погиб в огне дракона. Те, кого не забрало пламя, умирали от голода или болезней на окраинах города. Людям запретили верить в Богиню, которая всегда давала надежду.

Их новым идолом стал Верховный маг – герой, что спас Эрикон от врагов. Истинный защитник их земель, взваливший на свои плечи бремя правления городом. И впоследствии провозгласивший новый культ поклонения его силе.

Старуха рассказывала, как впервые увидела Аэрин, – совсем маленькая и чумазая, среди разрухи и всеобщего горя она ходила, заглядывая в лица проходивших мимо людей, и просила еды. Люди же, скользя по ней равнодушным взглядом, спешили дальше. Когда Ирга и на второй день увидела ее в том же месте – одинокую, голодную и оборванную, – поняла, что маленькая девочка осталась без взрослых и, скорее всего, долго на улице не протянет. Она сжалилась. Забрала ребенка к себе.

Девочка вздохнула. Хоть Ирга и была к ней строга, Аэрин все равно по ней скучала. По той определенности, что она давала. И Ирга выкормила ее, а в те времена это дорого стоило. Даже в самые худые времена старуха не позволяла им голодать. Варила снадобье, за которым в густой темноте ночей приходили женщины и обменивали еду или деньги на грязные бутылочки, в которые старуха разливала зеленоватую дурно‑пахнущую жидкость.

К зелью Ирга подходить строго запрещала. Даже травы, из которых она его варила, в руки брать было нельзя. Когда Аэрин попыталась расспросить, что Ирга варит и продает, та грубо одернула ее и запретила когда‑либо заговаривать об этом. Лишь вскользь проронила – то, что она варит, помогает видеть меньше страданий. И Аэрин прекратила свои расспросы – приняла желание Ирги не рассказывать о том, чем та занимается.

За годы, проведенные со старухой, девочка приняла не только ее скрытность, но и странности. Взять хотя бы то, что она одевала и стригла Аэрин под мальчишку. Говорила, так лучше. Аэрин лишь пожимала плечами. Старуха хоть и была странновата, но ей девочка беспрекословно доверяла. Да и побаивалась ее. Многие побаивались.

Теперь, после смерти Ирги, существование Аэрин было под вопросом. Еды практически не осталось, сбережений у них никогда и не было, а последние монетки, найденные под лежаком, она отдала на то, чтобы похоронить Иргу по законам старой веры. Где‑то внутри себя Аэрин понимала, что для старухи это было очень важно – покоиться с миром в земле, а не быть дотла сожженной в пламени, как того требовал новый закон.

Ирга скончалась во сне. Аэрин поняла это ранним утром, когда наткнулась на окоченевшее тело старухи, вокруг которого уже начали скапливаться мухи. Пришлось в тот же день спешно идти на черный рынок: искать и просить одного знакомого дельца, который иногда приходил к Ирге за зельем, чтобы он все устроил по старым обычаям. Нужно было быть очень осторожными – исполнители, что служили магам и жрецам, жестоко карали изменников новой веры. Говорили, неверных забирали и больше никто никогда их не видел.

Но со слов Ирги Аэрин знала, что за монеты этот делец был готов на что угодно. Они вместе донесли тело до нужного места, и он выкопал яму. Лопату нес украдкой в полах одежды.

Теперь Ирга отдана земле. Вернулась обратно в лоно Богини, как того хотела бы.

Аэрин вздохнула. Сколько она уже здесь? Огляделась. Была середина дня – пора домой.

Дорога обратно пролегала через пустырь, на котором и была похоронена старуха. Вот показались беспорядочные ряды лачуг, сделанных из камней, палок и натянутой на них материи, местами укрепленной глиной. Такое жилище могло вмещать до шести человек – обычное дело для бедняков на окраинах города. В одном из таких она и жила до этого с Иргой.

Уже привычное назойливое жужжание мух и запах гниющих отбросов встретили девочку, когда она дошла до поселения. Аэрин протискивалась через узкие лазы между лачуг. Они были разбросаны хаотично, местами образуя запутанные непроходимые лабиринты, но девочка безошибочно ориентировалась среди ветхих бедняцких жилищ. Эти грязные лабиринты были ее домом. Здесь она выросла.

Она проскользнула мимо знакомого мальчишки. Тот, как всегда, сгорбившись, сидел над какими‑то железками, постоянно издающими глухой скрежет в его руках. Аэрин покосилась на железки – непонятная ей мальчишеская забава. Лучше бы делом кому подсобил, как иногда поступала она сама. Глядишь, и куском лепешки бы разжился.

Он был на год старше Аэрин. Сын продажной женщины, что жила через три лачуги от них. Ирга и его иногда подкармливала, да и сама Аэрин, видя его нескладную тощую фигуру, иногда молча отдавала часть своего куска. Возможно, именно поэтому он часто крутился около их жилища.

Как обычно, вскользь обменявшись с ним взглядами, девочка продолжила свой путь. Они никогда не разговаривали. Аэрин вообще редко с кем‑то разговаривала, чаще общаясь знаками или кивками – на этом настояла старуха. Еще одна ее странная прихоть.

Девочка добралась до своей лачуги и замерла у входа. Ее встретил привычный запах сушеных трав, что были пучками развешаны по бокам жилища. Но вот только использовать их было уже некому. Что ее ждет впереди? Как теперь выживать?

Девочку захлестнули горестные раздумья о своем будущем. Возможно, поэтому она не сразу заметила четырех мужчин, что пробирались сквозь лабиринты лачуг к ее убежищу. Когда они подошли совсем близко, Аэрин запоздало обернулась и увидела среди них того самого дельца, что помогал с похоронами. Аэрин нахмурилась. Не к добру. В это время он кивнул в ее сторону, обращаясь к толстяку в ярких одеждах рядом:

– Она. Девчонка старой ведьмы. Ты не смотри, что на мальчонку похожа. Девка, – при этих словах он сплюнул под ноги, и злорадная ухмылка исказила его лицо.

Не успела Аэрин опомниться, как оставшиеся двое ловко схватили ее под локти и поволокли к толстяку. Он придирчиво разглядывал ее. Когда девочку подвели вплотную, он своими пухлыми пальцами схватил Аэрин за подбородок и приподнял губу, осматривая зубы. Заглянул внимательно в глаза.

– Что я говорил? Хороша‑а‑а, – цокнул языком делец с черного рынка.

Толстяк, не отводя взгляда от девочки, вытащил из увесистого кошеля четыре серебряные монеты и кинул в протянутую грязную руку того, кто помогал с похоронами Ирги.

Слишком медленно до Аэрин дошел весь ужас ее положения.

– Помогите! – что было сил закричала она.

Девочка начала отчаянно брыкаться, пытаясь вырваться, и звать на помощь. Но никто не отзывался. Все попрятались вглубь лачуг, оставив маленького ребенка один на один с его проблемами. Была бы здесь Ирга, не позволила бы им хватать ее, да и к дельцу бы никогда не подпустила, не разрешила бы с ним разговаривать. Игра была нужна всем.

Аэрин поволокли в сторону черного рынка. Первое время она отчаянно кричала, надеясь, что хоть кто‑то из прохожих или дельцов заступится за нее. Но люди старательно отводили глаза. Было сложно сказать, что больше всего поразило Аэрин в этой ситуации: – то, что ее схватили и куда‑то волокут посреди белого дня, или безучастность и безразличие окружающих. И Аэрин перестала кричать. Разочарование в людях горьким ядом разлилось в душе. Разве так должно быть? Разве это правильно? Как жить в мире, где окружающим тебя людям, тебе подобным, настолько наплевать на тебя и на те несправедливости, что творят с тобой на их же глазах?